Психология. Психотехника. Психагогика - [58]

С принципиально иным положением мы сталкиваемся в случае культурно-исторической психологии. Тут можно было бы утверждать, что развитие осуществляется только в силу того, что кем-то – к сожалению, мы не имеем возможности обсудить этот чрезвычайно интересный и практически не разработанный вопрос о «субъекте развития» – осуществляется некое особое, специально выстраиваемое действие, выполнение которого только и дает развивающий эффект, только и позволяет осуществиться развитию. Развитие тут, стало быть, происходит только в той мере, в которой совершается некоторое действие, направленное на развитие, то есть здесь «нечто» развивается только в силу того, что его «развивают». Иначе говоря, развитие в данном случае – это всегда «не-естественный» процесс [48] , «процесс», имеющий непременную искусственную компоненту – компоненту специального психотехнического действия. Следовало бы говорить здесь об особого рода действиях по перестройке или реорганизации психологического аппарата или режимов его работы. Еще раз: подобного рода действия можно назвать «психотехническими» действиями, имея в виду указанный выше предельно широкий смысл этого термина.

Психика человека «сама по себе» – хотя трудно даже представить, что это могло бы означать в конкретном случае, – по мысли Выготского, не имеет своих собственных законов развития и больше того – вообще не обладает развитием.

Психическое и духовное развитие человека происходит всегда за счет некой психотехнической работы, с помощью особых – вырабатываемых в истории и закрепляемых в культуре в самых различных, подчас весьма неожиданных и экзотических формах – «психотехнических действий», то есть «действий над психикой», действий по трансформации психики с помощью специальных искусственных знаковых средств.

В соответствии с точкой зрения культурно-исторической теории Выготского собственно человеческий способ «регуляции» поведения и психики всегда с необходимостью включает специально построенное действие – первоначально разделенное между людьми, а затем выполняемое и отдельным человеком – по «выделыванию» и последующему употреблению особых знаковых объектов в функции средств и способов овладения человеком своей психической деятельностью, ее организации и реорганизации.

Именно эти «сигнификативные акты» (как называл их сам Выготский), или, иначе говоря, особые «психотехнические действия», то есть действия, посредством которых достигается трансформация психического аппарата или изменение режима его функционирования, а не сама по себе, если воспользоваться выражением К. Леви-Стросса, «сырая» психика [49] , и должны, при последовательном проведении культурно-исторического подхода, рассматриваться в качестве «объекта» и «единицы анализа» в психологии [50] .

Первой реальностью для исследователя в культурно-исторической психологии является не «психика» испытуемого, но – само действие по перестройке психики! Если принимать во внимание только «полюс испытуемого» и не учитывать факта искусственной перестройки психики с помощью специально изготовленных и особым образом употребленных знаковых средств, то будет упущено главное.

Никакого естественного процесса на полюсе испытуемого здесь нет. Есть только определенная последовательность, ряд актов реорганизации его психики, его поведения. Последовательность «тактов развития»!

Это – во многом парадоксальное и для современной психологии – положение лишний раз показывает, насколько радикальным – и до сих пор до конца не осознанным – было намеченное в культурно-исторической теории изменение облика психологической науки (ср. соответствующие места второй главы «Истории развития высших психических функций» и других работ Выготского).

Итак, в качестве «объекта изучения», в качестве минимальной единицы анализа в культурно-исторической психологии выступают не естественные процессы функционирования психического аппарата, но – системы психотехнических действий, то есть действий по трансформации, преобразованию этого аппарата или – по изменению режима его функционирования и, в частности, – по обеспечению собственно развития.

«Закон Эдипа» и возникновение неклассической ситуации исследования в культурно-исторической психологии

В случае особого рода развивающихся [51] образований, с которыми имеет дело культурно-историческая психология, мы должны зафиксировать принципиально новое отношение, которое устанавливается между «знанием» и тем «объектом» – «тактом развития психики», – который оказывается представлен в этом знании и, соответственно, – совершенно новое отношение между фактом (и актом) получения знания и изучаемым объектом, то есть между исследуемым объектом и его исследованием.

Особенность возникающей здесь ситуации можно условно зафиксировать в виде «закона Эдипа» (не следует смешивать его с фрейдовским понятием «комплекса Эдипа»).

В.Я. Дубровский, который впервые в свое время сформулировал этот «закон Эдипа», имел в виду одну действительно удивительную особенность хорошо известной античной истории об Эдипе – мифа, а затем и знаменитой трагедии Софокла. Эта история, как мы помним, начинается со страшного пророчества по поводу рождения героя, царского сына – пророчества, по которому он должен убить своего отца и жениться на собственной матери, то есть нарушить два, пожалуй, самых главных табу, с незапамятных времен конституирующих нравственное сознание человека. И вот, с того момента, как было получено это пророчество, сначала жизнь родителей героя, а затем и его собственная жизнь направлены прежде всего на то, чтобы избежать исполнения этого предсказания. Но каким-то роковым образом (а античная трагедия и есть, как мы знаем, прежде всего «трагедия рока») – по воле как бы даже незримо действующих злых сил – чем больше стараются герои своими действиями избежать и отвратить от себя свою участь, тем вернее и неотвратимее пророчество сбывается.