Психология проблемного детства - [4]

Пройти в своем развитии путь от общинной зависимости, которая «гнула, ломала и калечила личность», к свободе без социальных гарантий помогла семья. Возникнув как «разрушитель общины», она взяла на себя три основные функции. Как хозяйствующий субъект она олицетворяет «семейно-захватнический порядок» (Ф. Энгельс). «Общинные и частно-семейные отношения – подчеркивал К.Р. Качоровский – находятся в состоянии конфликта. Преобладание одного из них является результатом естественно-экономических причин или отношения к этому вопросу со стороны властей. Если последние не содействуют частной собственности, то общинное начало преобладает. Если семейное начало получает приоритет, имущество (в первую очередь земля) захватывается бессрочно, то есть переходит по наследству, а государство переходит от сбора дани с общины к разверстке подати на конкретные семьи. Со своей стороны семья старается захватить в прочное владение наделы и закрепить свое право на имущество».

Естественно, будучи самостоятельной в материальном отношении, семья выступает и в роли социальной единицы – объединения людей, за которым признается право самостоятельно регулировать внутренние отношения и нести коллективную ответственность по обязательствам или за проступки своих членов.

Хозяйственная и социальная автономия определяет стиль отношений в семье как группе общения. Цементирующим фактором здесь выступает ответственность за тех, кого считают своими членами. И понятно, что в так называемой большой семье с множеством косвенных родственных связей привязанности распределяются неравномерно. Ктому же эмоциональный климат, где любовь соседствует с пресловутым «длинным перечнем взаимных слез, упреков и обид», дополнительно усложняет тему. Тем не менее, именно психологическое единство удерживает семейные традиции в обстоятельствах, когда власти манипулируют хозяйственной и социальной независимостью в политических или идеологических интересах.

Схематично семейные ценности психологического порядка можно представить следующим образом:

• семья ценится людьми как гарант их социальной приемлемости;

• член семьи может безопасно обнаруживать свои статусные установки в уверенности, что его примут таким, как есть;

• на социальную поддержку можно рассчитывать даже на фоне неприязненных отношений;

• чувство долга перед предками и потомками присуще всей родне;

• конфликты в пространстве допускаемой делинквентности разрешаются без участия властей;

• поддержание неискренних ритуалов (ролей-функций) воспринимается как тягостная необходимость;

• лишение сострадания выступает как карательная мера.

Таковы общие контуры, присущие любому цивилизованному обществу. Но у каждого народа семья выполняет еще и своеобразную историческую миссию, от которой зависит ее роль и значение в укладе жизни. В европейской модели цивилизации она была основой феодального строя на протяжении многих веков, пока простые люди в обыденной жизни привыкали не бояться свободы нравственного выбора. Как писал А.С. Пушкин, «Россия никогда не имела ничего общего с остальной Европой, и история ее требует другой мысли и формулы, как мысли и формулы, выведенные из истории христианского Запада. Феодализма у нас не было и тем хуже. Феодализм – частность, аристократия – общность. Феодальное семейство одно. Бояре жили при дворе княжеском, не укрепляя своих поместий, не подавая помощи городам, не враждуя против королей. Но они были вместе, считались старшинством, об их правах заботились придворные товарищи, Великие князья не имели необходимости соединяться с народом, чтобы их усмирить».

В то же время американцы в своем стремлении догнать Европу в психологическом отношении сделали ставку именно на семью. Ей предоставили столько свободы, что на европейцев это производило отталкивающее впечатление (не говоря уже о России, где А.С. Пушкин писал, что никому из критиков существующих порядков не заказано уехать в Америку, где человек с ружьем наглядно покажет, чем отличается гнет самодержавия от принятой там свободы). Американцы быстро переболели средневековыми проблемами и к ХХ веку подошли с народом, готовым приять условия, которые диктует человеку система. И вместе с европейской культурой вступили в фазу, когда семья стала утрачивать прежнее значение. Ф. Фукуяма откликнулся на такие перемены известнейшими социологическими работами, само название которых говорит за себя – «Конец истории» и «Великий разрыв». «В США отношение числа детей, рожденных незамужними женщинами, к числу новорожденных в полноценных семьях подскочило с менее чем 5 % в 1943 г. до 31 % в 1993 г. В наиболее бедных районах очень редко можно встретить ребенка, отец которого был бы мужем матери. В Швеции количество заключенных браков так низко (3,6 на 1000 населения), а количество сожителей так велико (30 % всех пар, что можно утверждать: институт брака переживает долговременный упадок».

В нашей стране семья многие века продолжала оставаться внутри общины практически вплоть до 1917 г. (здесь необходимо заметить, что Российская империя в этом отношении была неоднородна; в центральных и восточных губерниях доля общинного землевладения составляла около 93 %, южная степь – около 80 %, западные и юго-западные губернии – от 13 % до 39 %, Литва и прибалтийские губернии – 0). Пролетарское государство решительно вмешалось в ход исторической эволюции и решило вывести семью на новый уровень отношений, освободив ее от материальных расчетов и забот о воспитании детей (в полном соответствии с установками Манифеста коммунистической партии). Отлучение от имущества не только разрушило межпоколенные связи, основанные на праве наследования, но и своеобразно развернуло материальные интересы в семейных отношениях. Теперь не дети зависели от родителей, а родители от детей (жилье, пособие, льготы и прямые выплаты полагались на ребенка). Примат общественного воспитания дополнил картину. «