Психолавка - [5]

Я, точно ничего не слыша, пер вперед.

— Воздействие поля тем сильнее, чем глубже вы заходите, — продолжал увещевать меня Адам. — По правде сказать, я и сам не особенно ясно представляю себе, что там, за этой роковой чертой…

Я резко остановился. Прямо-таки застыл как вкопанный. И шумно сглотнул.

Они действительно висели там. Мое подсознание подсказывало мне это задолго до того, как я к ним приблизился. Человеческие тела, подвешенные на мясницких крюках, покачивались передо мной, поворачивались, точно под воздействием слабого ветерка, безвольные и безжизненные… Всего их было семь.

— Кто это? — хрипло прокаркал я. — Кто они такие?

— Эти семеро продали все, что имели, — пояснил Мазер.

— Но как это случилось? Почему?

— В каждом отдельном случае по-разному, но всегда каждый старался прихватить для себя что-то дополнительно, стоило только мне отвернуться. А потом он попадал в «раздевающее» поле — вы же видели, как это легко сделать! — и оно снимало с него все, что он добавил к своей личности с тех пор, как появился на свет. То, что вы видите, всего лишь жалкие остатки людей; впрочем, они дышат — хотя и очень медленно, — и сердца у них тоже бьются, только едва слышно. Благодаря временным особенностям этого поля жизнь в них еще теплится. Но, как говорил Шелли, «больше не осталось ничего».

— Когда же это случилось?

— Первый из них, Ларе, жил очень давно, когда здесь еще всем заправляли этруски. Марк появился на несколько веков позже. Эрик был германским наемником. Затем там есть один вандал и один гот, а еще — нормандский крестоносец из тринадцатого века. А последний, Пьетро, из шестнадцатого века. Уверял, что он художник.

— А почему все они так вели себя, как по-вашему?

Он пожал плечами:

— Возможно, просто из любопытства. Любопытство я понять могу. Но более вероятно, они хотели получить больше, чем, по их мнению, могли себе позволить, и рассчитывали, что все же сумеют ободрать меня как липку. Ну что, вы по-прежнему хотите заполучить память получше?

Ближайшее ко мне тело покачивалось и чуть вращалось в такт дыханию веявшего здесь волшебного ветерка, постепенно поворачиваясь ко мне в профиль…

И тут я пронзительно вскрикнул. Повернулся. Побежал…

— Альф, в чем дело?

Его рука легла мне на плечо, надежно удерживая меня в безопасном коридоре между полями. Тот его вопрос так и звенел у меня в голове. Но я уже стирал из памяти… страх перед возможными последствиями такого шага.

— Да что с вами такое?

— Это тело… меня ошеломило. Оно было так… словно… Я просто не знаю!

— Ага! В первый раз здесь всегда нелегко. Ничего, вы привыкнете.

— Не уверен. Пожалуй, я чересчур, черт меня побери, впечатлителен.

— Впечатлительность — та цена, которую и должен платить настоящий художник.

— А это действительно черная дыра?

— О, еще бы! Вы же прямо в ней оказались, как только порог переступили! Просто прихожая и гостиная убраны соответственно, чтобы не смущать посетителей. Но это самая что ни на есть настоящая черная дыра, уверяю вас!

— Да уж, дыра так дыра! Хотя, по-моему, она больше похожа на адские врата.

Свет чуть мигнул — это открылась и закрылась входная дверь. До нас донесся голос Глории:

— Дамми, у нас посетитель!

— Но это же великолепно, дорогая нянюшка! Альф сможет понаблюдать нас в действии. Откуда клиент? Из каких времен?

— Студент колледжа, из США. Начало девятнадцатого века.

— А в чем его проблема?

— Что-то насчет астмы.

— Я, конечно, не доктор медицины, но посмотрим все же, что можно сделать…

Клиента, разумеется, уже усадили, но, как только мы вошли в приемную, он из вежливости встал — худющий студентик лет двадцати, темноволосый, бледный, большеголовый, с глазами типичного меланхолика, одетый по американской послевоенной моде 30-х годов прошлого века.

— Здравствуйте, сэр! Как поживаете? — ласково осведомился у него Мазер. — Чрезвычайно мило с вашей стороны было ПОЖЕЛАТЬ посетить нас! Кстати, мы здесь все друг друга по именам называем. Знакомьтесь: это Няня, моя ассистентка, а это Альф, мой помощник. Самого меня зовут Адам. А вас?

— В колледже все называли меня Старичок, — сказал юноша. Говор у него был необычный и довольно приятный: явного южанина, но с легким английским акцентом.

— Вы хотели бы у нас что-нибудь купить или заложить?

— Я хотел бы обменять свои астматические хрипы на что-нибудь более терпимое.

— Ах, так у вас хрипы? А почему они, собственно, для вас так уж нестерпимы. Старичок? Слишком громкие? Слишком затяжные? Или болезненные? Что именно вас волнует?

— Они разговаривают со мной, причем на языке, которого я понять не в состоянии! Глаза Адама расширились.

— Ах так? Это что-то новенькое… И вы уверены, что это действительно язык?

— Не уверен. Но они звучат как слова, сложенные в предложения.

— Чрезвычайно интересно, Старичок! Позвольте-ка, я послушаю… — И не ожидая разрешения, Адам нагнулся и прижался ухом к груди студента. — Так… дышите глубже, пожалуйста, и выдыхайте помедленнее…

«Старичок» подчинился. Мазер внимательно выслушал его легкие, выпрямился и улыбнулся.

— Вы совершенно правы, мой дорогой! Это действительно язык. Среднеперсидский. Самое начало XI века. — Адам обернулся ко мне. — Поистине нет конца всяким фантастическим феноменам, Альф! Хрипы нашего клиента — это отрывки из «Шах-наме», эпической фантазии, созданной великим поэтом Фирдоуси. Именно она послужила источником для сказок Шехерезады и вообще «1001 ночи».