Псевдонимы русского зарубежья - [54]

Работал он много. Редактировал журнал «Всемирная панорама», писал, конечно, и в ней, писал в журнале «Солнце России», в разных других, в провинциальных газетах[399].

Именно в этом журнале была напечатана упомянутая в фельетоне статья члена Государственной думы М. А. Караулова «Русское казачество»[400]. В том же журнале в том же 1914 г. печатались, например, фельетон Бухова «Ликующий Берлин»[401], сатирические антигерманские стихотворения «Герой» («В той стране, где льется пиво…»)[402] и «Сказка о блохе» («Все это, правда, глупо…»)[403].

В фельетоне «Немного о журналистике» цензор приведен в качестве казенного дурака, исчезнувшего вместе с режимом; в отличие от казенных дураков, дураки общественные «всегда остаются нетленными», причем «каждый общественный дурак – прежде всего общественный же цензор». Ярким представителем «бывших всероссийских дураков и общественных цензоров» назван Д. И. Заславский. Согласно обсуждаемому тексту, он был сначала фельетонистом «Киевской мысли», потом «Дня», а затем советских «Известий»: «левая русская пресса […] благодаря своей наивной честности и бескорыстию умела воспитывать, взращивать и вскармливать у себя на груди невероятных паскудников, все паскудство которых скрашивалось и затушевывалось соседством с настоящими, хорошими именами». Заславский «засиял в “Дне”», значившемся органом социалистической мысли, а «источники на социалистическую мысль черпались» в банкирском доме «Лесин и К°». Г. Д. Лесин действительно приобрел газету в 1912 г., оставив редактором-издателем И. Р. Кугеля и предпочитая не вмешиваться в редакционную политику. Между тем фельетонист «Эха» утверждал, что, когда «социалистическая мысль стала проявляться в очень ничтожном количестве, а в слишком значительном количестве стал проявляться банкирский дом и К°», из «Дня» ушли Арк. Аверченко, Осип Дымов, Вл. Азов, А. Бухов, но остались О. Л. Д’ор и «некий штабной офицер, писавший под десятью псевдонимами»[404]. Среди других, неназванных в фельетоне сотрудников «Дня» того же круга следует назвать П. П. Потемкина, выступившего в газете с двумя десятками очерков, подписанных настоящей фамилией с инициалами, только фамилией, псевдонимом Фланер и инициалами П. П. или П. П.П.[405] Касательно упомянутого штабного офицера, писавшего под десятью псевдонимами, напрашивается предположение, что подразумевается В. В. Князев, знакомый Бухову по «Синему журналу», «Новому Сатирикону» и другим изданиям. Офицером он не был, но в 1915 г. был призван на короткое время в армию. Князев выступал под доброй сотней псевдонимов и криптонимов (в «Сатириконе», «Новом Сатириконе», «Синем журнале», «Солнце России»: В. В., В. К., В. Кн., Васисуалий Теткин, Джо, Румяный Джо, Старый Джо, Вильгельм Теткин, В. Теткин, Теткин, Отец Вильгельма Теткина, Очевидец Теткин, Урожденный пессимист Вильгельм Теткин, Ирод Теткин (Покойный), Н. Высоцкий). В «Дне» после единичной публикации в июле 1913 г. Князев особенно интенсивно печатался с января 1915 г. до ноября 1917 г.[406] Кому из сотрудников ковенской газеты, кроме Бухова, изложенные в фельетоне подробности истории газеты «День» могли быть известны и, с другой стороны, представлять столь живой интерес?

Тема фельетона «Театральная аристократия», подписанного «Граф Егор Полулитров», – «аристократизм» зрителя ковенского театра. Во время спектакля он «ведет себя спокойно, как Рабиндранат Тагор, если бы тот родился в Шанцах[407]: изредка только икнет во время теноровой арии, или начнет пожирать в темноте карамель с бумажкой, когда надоедает увертюра». «Аристократизм», впрочем, «разливается бешеной волной» в начале спектаклей, когда по ногам зрителя

медленно проползает какая-то толстая дама, слегка отдыхает у вас на коленях и, оставляя после себя запах одеколона и копченой рыбы, ползет дальше. Ей становится тесно, ибо на одной из ваших ног уместился уже очередной аристократ и пробирается вглубь, стараясь проехаться в темноте по лицу пуговицей от жилета. За ним следующий просто застревает между вами и передним стулом и остается стоять с таким видом, как будто бы он хочет на веки поселиться в этом неудобном пространстве, обосноваться здесь, завести семью и дать подписку о невыезде.

Не менее «аристократично» ведут себя ковенские зрители после спектакля:

Молодой виконт из Панемун[408], получая свой котелок и манто для графини из Шанц, действует как рыцарь в стане разъяренных сарацинов. Одной рукой он впивается в бок соседке – графине с Зеленой горы[409], другой протискивается через плотный стан старого графа, держащего в зубах дамскую галошу, а головой, устремленной перпендикулярно чьему-то животу, протирается к вешальщику. Весь его остальной молодой организм тоже в ходу: спиной он лакирует сочный торс рябой девицы, боками разрушает сложные туалеты весеннего сезона, а пылкой грудью отрывает пуговицы с чужих пальто[410].

Фельетоны Бухова печатались в аналогичной форме монолога обывателя[411] или письма в редакцию[412]. В его текстах, подписанных собственной фамилией или обычными псевдонимами (Аркадский, Панин), можно обнаружить другие схожие элементы фельетона о «театральной аристократии». Среди них, например, мотивы претензий провинциального невежества и невоспитанности на интеллигентность и аристократизм, в частности, в связи с театром и конкретнее – с гастролями Камерного театра Таирова