Псалмы Ирода - [96]

— Я не сделала бы этого, даже если б такое было возможно, — сказала Бекка так тихо, что ее почти не было слышно.

Но у старухи, когда это касалось ее, слух всегда оказывался на редкость острым.

— Да я и так знаю, что ты этого-не сделала бы. Но давай на время отложим твои неприятности. Я просто сгораю от желания узнать новости. Не осмеливалась спуститься сверху вплоть до этой минуты. Скажи мне, сколько народу потерял Вифлеем? Сколько их перестало дышать воздухом, но открыло свои рты для райских песен, чтобы младенец Иисус мог жить в изобилии?

— Сколько? — Эти слова как бы отплясывали веселый танец вокруг своего безобразного смысла. Бекка была начитана в Писании не хуже всякой другой девы Праведного Пути. Но смысл вопроса Бабы Филы добирался до ее ума медленно и постепенно. Она вполне могла бы дать старухе столь же закамуфлированный ответ, но откуда-то взявшийся тонкий ребячий волосок вдруг налился кровью и туго стянул ей горло.

— Нет, — сказала она открытым текстом, — я не знаю, сколько несчастных младенцев убил сегодня Адонайя.

Она пожалела о своей смелости тут же, как только эти слова сорвались с ее языка. Баба Фила жива сегодня только потому, что знает о выживании все, что о нем можно знать. Если она опасается назвать бойню ее настоящем именем, то для этого должна быть важная причина. «Неосмотрительные слова могут привести меня к гибели. Господи помилуй! А если они убьют меня, то что же будет с Шифрой?»

Она подумала о девчушке, спрятанной в потайном месте, и страх, сжимавший ее желудок, сразу усилился вдвое.

Но Праведный Путь уже, должно быть, исчерпал сегодня свою квоту смертей. Время убийств истекало. Всякий ребенок, вышедший из возраста учившихся ходить и пока избежавший меча Господина нашего Царя, теперь до поры до времени был в безопасности. Бекка увидела одного такого малыша, примостившегося под юбками двух почтенных матрон — Делис и Метрии. Хуторянин, пришедший с Беккой, тоже увидел его, человек Адонайи — тоже. Но ни один из них не подошел, чтоб вытащить мальчика на двор и там прикончить. Он был в том возрасте, когда его смерть не была насущно необходима для нового альфа. Если такие же мальчики и девочки все же погибли, то это происходило в первые часы больших перемен, когда внезапный взрыв накопившейся ненависти и страха вдруг давал возможность излиться самым темным инстинктам. Бекка твердо знала, что все перемены в ее судьбе сопровождаются кровью.

— Но мы богопослушные люди. — Уроки Хэтти, всплывая в памяти ее дочери, обретали оттенок иронии. — Все, что мы делаем, мы делаем так, как учит нас Писание. Мы не можем похвалиться тем, что нам известны цели Господа Бога; это было бы с нашей стороны нахальством. Мы просто повинуемся Ему, а потому на нас почиет Его благословение. Разве может человек подвергать сомнению Слово Божие?

Чудом выживший мальчуган сжался и затрясся, как древний больной старик. Бекка почувствовала во рту вкус желчи, увидев, как ужас вытесняет сознание из глаз ребенка, оставляя после себя зверя. Этот ребенок выжил, но если он не восстановит способность пользоваться своим мозгом и телом, то его жизнь будет коротка. В Писании найдется строчка, которая оправдает решение убрать из хутора этот лишний и бесполезный рот. Всегда, когда в этом есть нужда, подходящая строчка находится, и ее будут вертеть и так и эдак, пока она не станет полностью приемлемой.

«Слово Господне». Эти слова окутывали Бекку, как окутывает плечи теплая золотистая ткань, даруя уют и безопасность. Теперь они несли в себе память об убитых детях, чья единственная вина заключалась в том, что они были слишком малы и, стало быть, могли отвлекать своих матерей от любых видов служения их новому господину. Если же при этом погибнут и другие дети, что ж, так получилось: таковы пути Господа, без вопросов принимаемые настоящими богопослушными людьми.

Мы просто повинуемся.

«Тогда, значит, я не богопослушная женщина!» Поняв это, Бекка отнюдь не испугалась. Она чувствовала себя так, будто кто-то принес ей, пребывавшей в сумерках, яркий источник света. Все проповеди ее матери, извлеченные из Писания, все это преклонение перед обычаями и хуторскими традициями, обязательное для каждой покорной дочери Праведного Пути, — все это отпало от Бекки, как мякина от тяжелых зерен ячменя. Вот она стоит тут, и единственная ее опора — ясное понимание своих возможностей, а она… не боится!

Вернулась Тали. Грубо толкнула Бекки локтем.

— Он ждет.

Бекка с силой ударила женщину по лицу.

— И подождет. Я не корова, чтоб меня погонять, Тали. Я пойду, куда должна идти, но ты держи от меня свои лапы подальше!

— Заносишься передо мной, ты, маленькая… — Рука Тали метнулась к лицу Бекки. Пальцы Бекки сомкнулись на запястье Тали, удержав руку той на волосок от щеки.

— Не смей!

Бекка произнесла это совсем тихо, но в короткой фразе было заключено обещание целого моря боли — столько, сколько вообще можно вложить в слова.

Потеряв дар речи. Тали показала на дверь, ведущую к лестнице. Бекка спокойно вышла из гостиной с гордо поднятой головой и с королевским достоинством в каждом движении. За спиной она услышала сухой смешок Бабы Филы.