Псалмы Ирода - [36]

Потом, уже более спокойно, она обратилась к своему кружку:

— Все, что мы делаем для мужчин, это достойно и прекрасно, но есть много способов и хитростей, как это делать еще лучше. Вам обязательно надо научиться этим способам, благодаря которым мужчина запомнит вас лучше, чем если бы вы были в поре или оказались его первой женщиной. Вы должны стать для него чем-то большим, чем простая забава в темноте праздника Окончания Жатвы. Вы должны заставить мужчину, который вас выберет, потерять сон и тосковать до тех пор, пока он не явится к вашему па и не сделает предложение.

Крышка ящика, лежавшего на коленях Селены, поднималась на ременных петлях. Она вынула из него несколько художественно вырезанных предметов и раздала их девушкам — каждой по одному. Выражение девичьих лиц варьировалось от шока до смертельной скуки, когда они стали вертеть в руках эти деревянные фаллосы. Каждый кровеносный сосудик, каждая складочка, каждая деталь, отличающаяся от других, были тщательно выкрашены и перенумерованы, чтобы выявить все индивидуальные особенности целого.

— Надеюсь, она не станет рассказывать нам байку про девушку, которая думала, что и настоящая штука будет раскрашена и перенумерована так же, как эта? — пробормотала Дел.

— Ну и как с этим работать? — спросила Ленора.

— Этой штуковиной хорошо выбивать пыль из тряпичных кукол, — довольно громко прошептала Марион, так что Бекка ее хорошо услышала. — Размер, конечно, не в натуральную величину, но это не так уж важно. Погляди-ка, как Ленора уставилась на свой! Ты понимаешь, о чем она сейчас думает?

— Внимание! — прикрикнула Селена. Урок начался.

6

Заходится в плаче голодном дочь —

Обеим нам вышел срок.

И я не могу ей ничем помочь —

Истерзан сухой сосок.

Я только молюсь: о сладчайший Исус,

Твоя ль не щедра рука,

Так дай моей дочке испробовать вкус…

Глоток… моего молока.

— А ну убирайся отсюда! — Тали уперла кулаки в бока и закинула голову назад, сверкая на Пола полными ярости глазами. Бекка как раз в эту минуту пробегала через гостиную с корзиной чистого белья и не удержалась перед искушением замедлить шаги, чтобы полюбоваться тем, как эта маленькая женщина спорит с ее па. Бекка усмехнулась, увидев, с каким обескураженным выражением лица взирал отец на самую молодую из своих жен. Он не хуже любого другого знал, что только одна вещь в мире может придать женщине смелость разговаривать с ним в таком резком и повелительном тоне, но тем не-менее был здорово удивлен.

— Я думал, что она в своей комнате, — выдавил он из себя наконец. Его большие руки смущенно мяли широкие поля соломенной шляпы, свивая их в трубочку.

— Ну а у Бога были другие соображения на этот счет, и бедная женщина их разделяет. Ты что, хочешь, чтоб ради твоих удобств ее перевели наверх?

— Да… я хочу сказать, нет… Но тут? — Он кивнул на закрытую дверь. — Ведь в этой комнате нет даже кровати, да и вообще негде повернуться. Будет ли ей там хорошо?

Тали расхохоталась ему прямо в лицо, которое приобрело еще более смущенное и даже глуповатое выражение. У дверей Бекка вообще остановилась, чтоб услышать, как самая юная из жен сказала:

— А с каких это пор мы рожаем на кроватях? Если хочешь быть полезным, иди наружу и дожидайся там приезда мисс Линн. И хотя все знает лишь один Бог, но я не думаю, что мисс Линн появится тут быстрее, чем этот ребенок.

Бекка выскользнула в дверь и тихонько прикрыла ее за собой. Ей вдруг показалось, что она находится совсем в другом мире. Там — в гостиной — все шторы на окнах подняты, чтоб впустить в комнату как можно больше солнечного света. В этой же комнате, скорее похожей на кладовку или большой шкаф, единственное окошко было занавешено сложенной вдвое простыней. Прохладный ветерок с трудом, но все же пробивал себе дорогу сквозь плотную ткань, и в комнате царил приятный полумрак.

Хэтти лежала на тощем матрасике, принесенном женщинами из чьей-то спальни. Бекка бросила испуганный взгляд на бледное лицо матери. Поставив корзину на пол, вынула из нее сложенную чистую тряпочку, смяла ее, чтоб удобнее было вытереть пот, проступивший на лбу Хэтти.

— Оставь, как есть, — раздался из темноты голос Бабы Филы. Он скрипел, как скрипит под ногами ледок на замерзшей луже. Баба сидела на единственном стуле, который с трудом поместился в этом крохотном закутке, а ее безымянная прислужница расположилась, скрестив ноги, прямо на полу. — Для нее уже сделано все, на что она имеет право. В муках должны мы рожать детей, так повелел Господь. А потому — оставь все, как было.

— Да свершится! — прозвучал, как эхо, чей-то голос. Это была Рэй, сидевшая на подушке рядом с кувшином и тазом, поставленными слева от Хэтти; к ней присоединились и Селена, прислонившаяся к родильной стойке, чтобы проверить на прочность соединение ее частей, и девчонка Бабы Филы, чьи глаза, казалось, видели все, а может, и ничего.

Губы Бекки что-то шепнули, но это было отнюдь не «Да свершится». За несколько часов она получила столько знаний, заплатив за них тяжким трудом, сколько ей вряд ли еще когда-нибудь захочется получить. Когда у ее матери начались первые схватки, Бекка и маленькая Сьюзен были единственными, кто оказался в гостиной. Все остальные девушки и дети помогали на кухне. Время жатвы — время заготовки пищи на долгие месяцы, что ждут впереди, а потому каждая пара рук на счету. Вообще-то и Бекке полагалось бы быть там, но Кэйти сказала, что в настоящую минуту ее помощь не требуется и будет лучше, если она займется со Сьюзен чтением. Они сидели, склонив головы над книжкой, когда Хэтти вдруг со стоном поднялась с кресла, а у ее ног неожиданно появилась лужа.