Псалмы Ирода - [143]

Гилбер потянулся всем своим сильным худощавым телом и с наслаждением выгнул спину.

— Да кто я такой, чтобы противиться правилам приличия?

— Вот и прекрасно, — ответила Бекка, принимаясь за дело, которым занималась до тех пор, пока они не забыли о всех своих тревогах, думая лишь о той радости, которую способны принести друг другу.

26

— Малышка, скажи мне, куда ты бежишь?

— Под бледной луной я бегу танцевать.

— Там ждет тебя милый, мой славный малыш?

— Я девушка, сэр, да и где ж его взять?

— А хочешь ты чудо узреть из чудес?

— О сэр, мне навряд ли оно по плечу…

— Ты женщиной станешь, войдя со мной в лес…

— Вот чудо так чудо! На крыльях лечу!

Какая-то часть души Бекки жаждала, чтобы пустоши тянулись бесконечно; эта часть сейчас так ревниво льнула к Гилберу, что даже одна мысль, что его опять придется делить со всем миром, была для Бекки пыткой. А другая часть — та, которая прислушивалась к рассудку, — хотела, чтобы бесплодные земли поскорее остались позади и чтобы глаза ее на них больше никогда не глядели.

Гилбер почему-то звал их «священными землями». Бекка никак не могла понять, что священного в этих мертвых просторах. Повсюду, куда только падал ее взгляд, местность выглядела злобной пародией на зеленые поля Праведного Пути. Все, что знала Бекка об изобилии, связывалось у нее с памятью о хуторе. Иногда, правда, ей вспоминались картинки в книгах Кэйти, в сравнении с которыми урожай Праведного Пути был нищ и убог, но если сравнить с этими голыми и истощенными пустошами, Праведный Путь — настоящий Эдем. Даже солнце над головой и то казалось здесь каким-то скупым, раз лучи его падали на эту Богом забытую страну, где холодный северный ветер с воем разносил леденящие вздохи по всей равнине.

В пустошах встречались развалины, жалкие остатки того, что Гилбер называл поселениями. Каждый раз, когда путники приближались к такому месту, Бекка думала: а не станет ли это чем-то вроде репетиции того, что ожидает ее в городе Коопа? Она боялась, что там ей будет неуютно, ведь она не имеет представления, как ей искать Елеазара, и даже не уверена, пустят ли ее вообще в город. Она была бы благодарна даже за намек на то, что же такое город. Однако развалины в пустошах совсем не соответствовали сложившимся у нее представлениям о городах.

— Разрушены сверху, разворованы снизу, — пробормотала она, когда они шли мимо очередных развалин. Все подобные места они обходили стороной. Считалось, что эти мрачные руины не сохранили ничего, что можно было бы использовать, и, насколько Бекка могла судить на таком расстоянии, эти слухи были правдивы. Кто-то уже побывал здесь и обглодал их дочиста.

— Их тут побывало без счету, — сказал Гилбер, не оглядываясь. Такое отношение он демонстрировал ко всем этим безымянным останкам поселений, мимо которых они шли, — отводил глаза и шел дальше. Бекке не надо было говорить, что библейская история о жене Лота горит в его памяти особенно ярко именно здесь — при виде городов, лежащих во прахе, подобных которым не мог бы вообразить ни один житель Содома.

— Я слышал, что когда пришел Голод, — он несколько раз сплюнул, упомянув это слово, — то и большие города, и малые поселения сначала надеялись выжить за счет тех запасов, которые в них имелись. Но возникли пожары, как мне говорили, а потом и схватки из-за того, что люди хотели захватить себе больше той доли еще остававшихся на складах запасов, которая им полагалась. Люди грабили все, что попадалось под руку, лишь бы выжить, а то, что не годилось в пищу, они превращали в товары, которые меняли на еду. Как муравьи, объедающие кость. Мы тогда были как животные, нет, даже хуже, чем они.

— Я знаю. — Мерзости и богохульства, творившиеся в те времена, старательно запечатлялись в умах всех послушных детей на хуторах кистью, которую обмакивали в память о реках человеческой крови.

— Большая часть горожан в конце концов, как я слышал, — продолжал Гилбер, — ушла и осела на землю. Когда города больше не смогли поддерживать существование своего населения, когда они съели последнюю крошку своих запасов, сожгли последнюю каплю горючего и обменяли последнюю вещь, которую вообще хоть как-то можно было использовать, горожане разбежались в разные стороны.

— И там ничего не осталось? — с тоской спросила Бекка.

— Ничего.

— Трудно поверить. Может быть, если тропа подведет нас поближе к следующим развалинам, мы могли бы попытаться…

— И пытаться не буду… — Для Гилбера это было дело решенное. — Те, кто не бежал из городов ради спасения жизни, остались и жили в руинах, пока это было возможно. Говорили, что они постепенно вырождались — те, которые еще могли плодиться. Их глаза стали красными, как угли, на руках отросли когти, а уши стали огромными, ибо они все время прислушивались, прислушивались, прислушивались, не раздастся ли звук преследующих их шагов. Зубы выросли длинные и острые, потому что ими рвали плоть грызунов, живших под развалинами, а если кто-то из чужаков осмеливался ночью проникнуть на их территорию, они накидывались на него черным облаком и съедали живьем.

— Ты забыл насчет хвостов, — сухо напомнила Бекка.