Псалмы Ирода - [133]

Огонь, разведенный в пустошах, мог бы стать маяком для любого хуторянина, чьи глаза случайно глянули бы в том направлении. После того, что Бекка сделала Адонайе, нельзя было рисковать ничем, что могло привлечь к ним внимание и отдать Бекку в руки любого альфа. Дьяволица — так в присутствии мужчин ее звали другие женщины, но кто знает, может, в глубине своих сердец они ее превозносили? Ни один альф не мог спать спокойно под собственной крышей, пока рассказы о ее деяниях шуршат над сжатыми полями и передаются от одной женщины, сидящей у камина, к другой. Бекка присвоила себе право решать, тогда как Мужской Обычай утверждал, что она лишена права на выбор. Безумная обладательница каменного сердца, живущая у Виджи, показала, как далеко может зайти женщина, чтобы вернуть себе право решать и обладать выбором, хотя бы в мелочах. Бекка противопоставила себя новому альфу хутора, сказала ему «нет!» и всадила ему в глаза два острых и тонких стальных зуба в подтверждение своих слов. Она сделала то, о чем многие женщины лишь мечтают, выполняя непосильную работу, рожая детей и видя, как этих детей у них отбирают по воле альфа. Бекка стала легендой.

Но если легенду изловят и покажут, какого цвета ее кровь и как громко хрустят ее кости, тогда…

Бекка целиком отдалась уроку Гилбера. Это отвлекало ее от мыслей о том, что все еще разделяло ее и город с его правосудием.

— Ну, эти я хорошо знаю, — сказала Бекка, беря в руку маленькие, похожие на бутончики грибы. — Кэйти клала их иногда в похлебку.

— А Кэйти говорила тебе, как отличить один вид от другого? — спросил Гилбер.

— Еще бы, конечно. Одни белые, другие коричневые, третьи достаточно мягкие, чтобы их есть сырыми, другие же надо сначала варить, а еще другие…

— …Могут тебя убить, — перебил ее Гилбер, кладя конец оживленному перечислению Бекки. — Знаешь ли ты, как отделить хотя бы смертельно опасные? Белая изнанка, маленькая шляпка с краями, свисающими почти до корня, а ножка под ней украшена несколькими бахромчатыми кольцами. — Гилбер с помощью охотничьего ножа заточил конец палочки, которой ворошил костер, и начал рисовать на земле, сопровождая рисунки словесными описаниями. Вскоре голова Бекки закружилась от множества указаний и предостережений: грибы, что растут на деревьях, тверды, но безопасны; грибы, ножки которых розовеют или желтеют при срезании, отпугивают грибника, советуя ему заняться менее опасным делом; грибы, чьи шляпки загибаются по краям вверх, образуя чашечку, могут оказаться и деликатесными, и причиной вашей гибели, если вы не знаете мелких примет, позволяющих отличать один вид от другого.

— Дождевики годятся в пищу, — говорил Гилбер, — и их трудно спутать с другими. Они растут на земле, большие, округлые, белые. Некоторые из них достигают размеров твоей головы. Отличная еда, а кроме того, если их положить на рану, они останавливают кровотечение.

Бекка медленно покачала головой:

— Слишком трудно все это запомнить сразу.

— А ведь это еще только грибы, — отозвался Гилбер. — С ними лучше всего поступать так: запомнить два или три вида, которые наверняка безопасны, а остальных избегать. Я покажу тебе несколько, которые я захватил с собой, с этого ты и начнешь. Что до других растений, то я научу тебя, как отличать полезные. Но это потребует времени, а на пустой желудок заниматься таким делом трудно.

— Ты покажешь мне, что и как, а уж со своим животом я как-нибудь разберусь, — отозвалась Бекка.

У нее были учителя и получше, но никого из них она не слушала так внимательно, как Гилбера. Пока он обучал ее искусству выживания в лесах, с его губ часто срывались упоминания о том, как он сам обучался этому. Его племя жило преимущественно собирательством дикорастущих растений, и им удавалось существовать так с самых Голодных Годов.

— Нас изгнали с той земли, которая осталась плодоносной. Кто-то выдумал, будто мы были причастны к ее отравлению. Тогда мы ушли в места, которые никому не были нужны, но иногда нас настигали даже там. Однажды ваши здоровенные правоверные хуторяне надумали, что земле можно вернуть плодородие, если окропить ее нашей кровью. Был и такой хутор, который стал посылать своих юношей в наши края, чтобы те доказывали свою лихость, воруя наших детей для своих жертвоприношений. Они это называли «отправиться в Морию» — так именовалась местность, где праотцу Аврааму было навек заказано проливать человеческую кровь в приношение Господу.

— Этот рассказ я знаю, — сказала Бекка, и в той части ее памяти, где хранились фантомы Поминального холма, зазвучал испуганный детский плач. Это не были хуторские дети, но смерть не знает различий. Ей было трудно говорить — горло будто засыпало сухим песком. — Они будут гореть в огне, эти люди с того хутора.

— Им пришлось куда хуже, — сказал Гилбер, — когда мы их поймали.

— Ты там был?

Ледяной холод, появившийся во взгляде Гилбера Ливи, принудил Бекку замолчать. То, как он говорил об этом богопротивном хуторе, заставило ее вспомнить лицо па, когда он читал о делах Патриархов и о жестоком правосудии в жестокие времена. Каждое слово, каждый поступок отделяли Гилбера Ливи от других известных ей людей, пока наконец в ее представлении ему стало не хватать только хвоста или крыльев, чтоб стать чем-то совершенно неземным.