Пржевальский - [49]
Путешествие по Джеты-шаару подходило к концу. Но истощалось и терпение Николая Михайловича. Вот запись, сделанная им в путевом дневнике 1–4 мая 1877 года:
«Пьем до дна горькую чашу испытаний… Идем из Курли в Тянь-шань под конвоем человек двадцати всякой сволочи, посланной с нами Бадуалетом под предлогом проводов. Не только мы, но даже наши казаки под караулом: сзади и спереди каравана едут солдаты и не дают никому слова сказать «кафирам»[39]. На Хайду-голе калмыкам запретили приходить к нам под страхом смертной казни. На обеих сторонах реки были поставлены караулы. Ложь и лицемерие на каждом шагу; нас ненавидят все провожающие, за исключением разве Заман-бека. Последний к нам нелицемерно расположен, но боится высказаться и потому также обманывает нас. Каторга ехать при такой обстановке».
Лоб-норцы. Фото Роборовского.
Наконец путешественники покинули владения Якуб-бека. Приставленные к ним конвоиры, рассказывает Пржевальский, «при расставании не устыдились попросить расписку в том, что мы остались всем довольны во время своего пребывания в пределах Джитышара».
В ущелье Балгантай-гол, в горах Восточного Тянь-шаня, экспедиция очутилась в трудном положении. В течение двух дней пали четыре лошади. Как двигаться дальше? Путешественники сожгли вещи, без которых они могли кое-как обойтись, завьючили всех верховых лошадей и пешком взошли на плоскогорье Юлдус.
Здесь, в первом же городке, где была почта, вдали от Родины, за много тысяч километров от Кавказа и Дуная, Пржевальский узнал, что еще 12 апреля началась русско-турецкая война. Это известие очень взволновало Николая Михайловича.
Война явилась конечным результатом «восточного кризиса». Поддержка, которую оказывала Россия национально-освободительному движению балканских славян против турецкого ига, привела в 1877 году к войне между Россией и Турцией.
«Из газет узнаю, что война с Турцией, наконец, началась», — занес Николай Михайлович в свой дневник 1 июня 1877 года. Он стремился в Тибет, он мечтал увидеть заветную Лхассу. Но война налагала иные обязанности: «В подобную минуту честь требует оставить на время мирное путешествие и стать в ряды сражающихся. Послезавтра пошлю об этом телеграмму в Петербург. Не знаю, какой получу ответ. Куда придется ехать? На Дунай или на Брамапутру?»
НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ПРЕПЯТСТВИЯ
3 июля Пржевальский вернулся в Кульджу. Здесь он получил ответ из Петербурга. «Велено продолжать экспедицию. Теперь я могу делать это уже со спокойной совестью; вышло, что отправлюсь не на Дунай, а на Брамапутру».
В самом радостном настроении путешественник писал в своем дневнике: «Первый акт экспедиции окончен! Успех полный! Лоб-нор сделался достоянием науки!»
В Кульдже Пржевальский получил известие о смерти Якуб-бека и о вспыхнувшей вслед затем в Джеты-шааре междуусобице. Пржевальский не мог не придти к тому выводу, что в общем обстоятельства сложились исключительно благоприятно для его экспедиции. Вероятно, ни годом раньше, ни годом позже исследование Лоб-нора не удалось бы. Раньше Якуб-бек, чувствуя себя еще достаточно сильным в борьбе с богдоханскими войсками, не находил нужным считаться с Россией и не впустил бы русских путешественников. Теперь же, когда весь Восточный Туркестан охватила гражданская война, путешествие было бы и вовсе невозможно.
Пржевальский и его спутники провели в Кульдже около двух месяцев, готовясь к новому странствованию — через Джунгарию в Тибет.
28 августа 1877 года караван экспедиции с новым проводником — киргизом Алдиаровым — выступил в путь.
В этот день Николай Михайлович записал в свой путевой дневник: «Идем в Тибет и вернемся на родину года через два. Сколько нужно будет перенести новых трудов и лишений!.. Зато и успех, если такого суждено мне будет достигнуть, займет, вместе с исследованием Куку-нора и Лоб-нора, не последнюю страницу в летописях географического исследования Внутренней Азии!»
Однако на этот раз путешественнику не суждено было осуществить свои замыслы.
Уже через месяц, в горах Джунгарии, Николай Михайлович почувствовал себя больным. Распухло лицо, болело горло, по ночам трясла лихорадка. Но всего хуже был зуд. «От этого проклятого зуда нет, покоя ни днем, ни ночью», — жаловался Пржевальский.
Чтобы избавиться от зуда, он испробовал всевозможные средства: мылся отваром табака, солью, квасцами, мазался трубочной гарью, дегтем и купоросом, в городе Гучене пил лекарство, составленное китайским врачом из различных трав. Ничто не помогало.
Болезнь была вызвана длительными лишениями и нервным переутомлением. Николай Михайлович настолько ослабел, что у него тряслись руки. При всей своей выносливости он был не в состоянии продолжать путь и остановился в Гучене. Но в дымной, грязной юрте, без всякого дела, он чувствовал себя еще хуже, чем в пути. Сесть же в седло ему мешала сильная боль.
Ни делать съемку, ни даже ходить Пржевальский уже не мог. Оставаться дальше в Гучене или продолжать путь в Тибет — значило истощить окончательно силы и погибнуть без всякой пользы.
«Я решил возвратиться в Зайсанский пост, вылечиться там в госпитале и тогда с новыми силами идти опять в Гучен и далее в Тибет. Трудно было свыкнуться с подобным решением, но горькая необходимость принуждала к нему».
