Прыжок за борт - [69]

Прибытие Джима в эту рыбачью деревушку было благословением, но для них, как и для многих из нас, благословению предшествовали ужасы. Столько поколений сменилось с тех пор, как последний белый человек появился на реке, что даже легенды были позабыты. Появление этого существа, упавшего к ним словно с неба и приказавшего, чтобы отвезли его в Патюзан, вызвало тревогу; настойчивость его пугала; щедрость казалась более чем подозрительной. То было неслыханное требование, не имевшее в прошлом прецедента. Как отнесется раджа? Как он с ними поступит? Большая часть ночи ушла на совещание, но риск обратить на себя гнев этого странного человека был столь велик, что, наконец, они снарядили челнок. Женщины завопили, когда они отчалили. Бесстрашная старая колдунья прокляла пришельца.

Как я вам сказал, он сидел на своем жестяном ящике, держа на коленях незаряженный револьвер. Чтобы не упасть, он не двигался — такое напряжение сильнее всего утомляет, — и так прибыл он в страну, где ему суждено было прославиться своими подвигами от синеющих вершин до белой ленты прибоя у берега. За первым поворотом реки он потерял из виду море с его неугомонными волнами, которые вечно вздымаются и падают, чтобы снова подняться, — символ вечной борьбы человечества. Перед собой он увидел неподвижные леса, ушедшие глубоко корнями в землю, стремящиеся навстречу солнечному свету, вечные, как сама жизнь, в темном могуществе своих традиций. А счастье его, окутанное покрывалом, восседало подле, словно восточная невеста, которая ждет, чтобы рука господина сорвала с нее вуаль. Он тоже был наследником темной и могущественной традиции.

Мне, однако, он сказал, что никогда еще не чувствовал себя таким подавленным и усталым, как в этом каноэ. Двигаться он не смел и только протягивал руку за скорлупой кокосового ореха, плававшей у его ног, и осторожно вычерпывал воду. Тут он понял, как тверда крышка жестяного ящика! У него было изумительное здоровье, но несколько раз во время этого путешествия у него кружилась голова, а в промежутках он тупо размышлял о том, каков будет пузырь на его спине от ожога. Для развлечения он стал смотреть вперед, на какие-то грязные предметы, лежавшие у берега, и старался решить, бревно ли это или крокодилы. Но вскоре он бросил это развлечение. Ничего занятного в нем не было: предмет всегда оказывался крокодилом. Один из них бросился в реку и едва не перевернул каноэ. Но эта забава тотчас же кончилась. Затем после долгого пути он радостно приветствовал группу обезьян, спустившихся к самому берегу и провожавших лодку криками. Вот как шел он к величию, — подлинному величию, какого когда-либо достигал человек. Он страстно ждал захода солнца, а между тем три гребца готовились привести в исполнение задуманный план — выдать его радже.

— По-видимому, я чуть-чуть потерял сознание от усталости или задремал, — сказал он, — так как внезапно заметил, что каноэ подходит к берегу. Тут он обнаружил, что леса остались позади, вдали виднеются первые дома, а налево какие-то укрепления; его гребцы выпрыгнули на берег и со всех ног пустились бежать. Инстинктивно он бросился за ними. Сначала он подумал, что они по неведомой причине дезертировали, но затем услышал крики, распахнулись ворота, и толпа людей двинулась ему навстречу. В то же время лодка с вооруженными людьми появилась на реке и, поравнявшись с его каноэ, отрезала ему таким образом отступление.

— Я был, видите ли, слишком изумлен, чтобы оставаться хладнокровным, и будь этот револьвер заряжен, я пристрелил бы кого-нибудь, и тогда мне пришел бы конец. Но револьвер был не заряжен…

— Почему? — спросил я.

— Не мог же я сражаться со всем населением; я не хотел идти к ним так, словно боялся за свою жизнь, — ответил он, и в глазах его мелькнуло мрачное упорство.

Я удержался и не сказал, что им-то не было известно, заряжен револьвер или нет.

— Да, так или иначе, но револьвер не был заряжен, — повторил он добродушно, — Я остановился и спросил их, в чем дело. Они как будто онемели. Я видел, как несколько человек тащили мой ящик. Этот длинноногий старый прохвост Кассим — я вам завтра его покажу — выбежал вперед и залепетал, что раджа желает меня видеть. Я сказал «ладно». И я хотел видеть раджу; я попросту вошел в ворота и… и вот я здесь.

Он засмеялся и вдруг спросил:

— А знаете, что лучше всего? Знание, что проиграл бы Патюзан, если бы меня отсюда вышвырнули.

Так говорил он со мной перед своим домом в тот вечер, о котором я упомянул, — в тот вечер, когда мы сидели и наблюдали, как луна поднималась над пропастью между холмами, словно призрак из могилы; лунное сияние опускалось, холодное и бледное, как мертвый солнечный свет. В сравнении с солнечным светом лунный свет — то же самое, что эхо в сравнении со звуком: печальна нота или насмешлива, но эхо остается обманчивым и неясным. Лунный свет лишает все материальные формы, среди которых в конце концов мы живем, их субстанции и дает зловещую реальность одним лишь теням. И тени вокруг нас были реальными, но Джим, стоявший подле меня, казался очень сильным, словно ничто не могло его лишить реальности. Быть может, действительно ничто не могло его теперь коснуться, раз он выдержал натиск темных сил. Все было безмолвно и неподвижно; даже на реке лунные лучи спали словно на поверхности пруда. Прилив был на высшем уровне — это был момент полной неподвижности, подчеркивающий изолированность этого затерянного уголка земли. Дома, скученные вдоль широкой блестящей полосы, не тронутой рябью или отблесками, подступали к воде, словно ряд неясных глыб; они походили на призрачные стада бесформенных существ, прорвавшихся вперед, чтобы испить воды из призрачного и мертвого потока. Кое-где за бамбуковыми стенами поблескивал красный огонек, теплый, словно живая искра, наводящий на мысль о человеческих привязанностях, надежном крове и отдыхе.