Прыжок во тьму - [55]

Чаще всего сваливали вину на неисправность станков, автоматов и полуавтоматов, на качество материалов. Большой удачей считалось вызвать аварию в цехе, где шла обработка деталей. Так, например, на плзеньской «Шкодовке», где детали попадали в пневматические зажимы, неожиданно снижалось давление сжатого воздуха именно в те минуты, когда все машины работали в полную силу. Внезапное изменение давления приводило к тому, что сразу останавливались все машины. Зажимающие устройства почти у всех станков выходили из строя, и их ремонт продолжался несколько часов, ломались также ножи, фрезы, сверла и т. п.

На других заводах снижалось напряжение в электросети или выводили из строя всю электролинию. После каждой аварии приходил нацистский комиссар со своей свитой для выяснения причин. Но, как правило, он не мог обнаружить ничего такого, в чем можно было обвинить рабочих. Вина рабочих расценивалась как «действие, враждебное империи», которое каралось смертью.

В цехах, изготовлявших снаряды, саботаж выражался в том, что детали возвращали на доработку. Затем их вновь направляли в цех. Оттуда их снова отправляли на доработку. И так бывало по нескольку раз. Однако оплата за них начислялась. Общего количества деталей нацисты никогда не могли определить. Так, например, если, согласно бумагам, деталей числилось 100 тысяч, на самом деле их было только 70 тысяч.

В сборочных цехах и в слесарных мастерских патриоты действовали тоже по обстановке. В большинстве случаев продукция находилась в незавершенном виде. Для окончательного выпуска не хватало всегда каких-нибудь мелких, но необходимых деталей. Эти детали «исчезали», их приходилось изготовлять заново: сначала в литейном или кузнечном цеху, затем в других цехах. Случалось, что иногда надсмотрщики ходили за такой деталью из цеха в цех, чтобы она не исчезла.

Резко падала производительность труда на заводах, где менялась производственная программа. Это случалось довольно часто. Налеты союзнической авиации уничтожили много заводов в Германии, и фашисты переводили заводы Чехии на выпуск новой продукции. В период смены производственных программ рабочие использовали любую возможность для саботажа. Постоянно чего-то не хватало: то чертежей, то инструмента, то деталей. Опытные рабочие оказывались «беспомощными» при монтаже оборудования или новых машин.

Фашисты все делали для того, чтобы повысить производительность труда. Они увеличили рабочий день. Рабочих вызывали в дирекцию и по приказу немецких комендантов или комиссаров избивали, допытываясь, кто организатор «беспорядков». Однако несмотря ни на что им не удавалось узнать ничего определенного. Производительность труда продолжала снижаться.

Фашисты отвечали усилением террора, но антифашистские настроения среди рабочих росли. Особенно широкого размаха они достигли на «Шкодовке» Млада-Болеслава.

Каким образом гестапо напало на наш след? В результате ли нашей неосторожности, или предательство было тому виной? Этот вопрос не давал нам покоя. Он обязывал нас в крайне тяжелых условиях действовать быстро и обдуманно.

Приведу такой пример.

Пиларж и Фрайбиш зачитали нам записку, которую товарищи из Бероунского района получили будто бы от арестованного страдоницкого старосты Томсы. В записке указывалось, что аресты произошли в результате предательства Вацлава Курки, который, мол, был арестован, но вскоре освобожден. Нам удалось достоверно выяснить, что записка подложная; цель ее — посеять недоверие к функционерам партии и «разоблачить» Курку, усиленно разыскиваемого гестаповцами. В. Курка поддерживал связь со многими районами, и гестапо пыталось раскрыть, всю обновленную организацию партии.

Посеять недоверие среди людей, вызвать взаимную подозрительность — вот один из дьявольских методов гестапо. И часто хорошие и честные люди бывали оклеветаны и попадали в очень тяжелое положение.

Товарищ Никодемова об этом мне рассказывала:

— После первой волны арестов в Бероуне товарищи советовали мне не общаться с Куркой. Это было в конце сентября 1943 года. Работала я тогда продавщицей в Тетине. Однажды открывается дверь и на пороге появляется Вашек Курка. Какой-то внутренний голос сказал мне: «Не отталкивай его, это наш человек. Такой не может быть провокатором». Я накормила его и снабдила всем необходимым для дальнейшей работы. В. Курка выполнял свой партийный долг. Совместно с товарищами Аксамитом и Коштялеком налаживал новые связи, помогал людям, жившим в подполье и скрывавшимся от гестапо в Бероунском, Плзеньском, Лоунском районах, организовывал помощь семьям арестованных, а главное — их детям.

Товарищ Файманова все время поддерживала с ним связь. О деятельности товарища Курки мы тогда были хорошо осведомлены и, решительно выступив против ложных обвинений, быстро их рассеяли.

В скором времени состоялось новое совещание: необходимо было проанализировать обстановку. На совещании присутствовали товарищи: Файманова, Маржик, Пиларж и Фрайбиш. Теперь мы имели возможность перейти к более конкретным действиям, так как знали, кто арестован и кто избежал ареста. Товарищи Пиларж и Фрайбиш, выяснив, насколько возможно, истинные причины арестов в Бероуне, пришли к выводу, что аресты гестапо имеют прямое отношение к арестам писецкой группы товарища Матейки. Горжовицкая, пржибрамская, пражская организации и все остальные остались нетронутыми. И тем не менее мы не были уверены в том, что за кем-нибудь из нас не следят. А поскольку еще не полностью была выяснена подлинная суть раковницкого случая, мы решили временно прервать связь и с Челаковицами. Их организация оставалась важнейшим опорным пунктом подпольной деятельности партии и, в интересах обеспечения безопасности подпольного ЦК и челаковицких товарищей, мы вынуждены были пойти на этот шаг. Только позднее, убедившись, что нам не угрожает непосредственная опасность, мы вновь возобновили связь с Челаковицами. Эту связь поддерживал я.