Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - [3]

И теперь на аэродроме, когда полковник сказал Коле, что, возможно, придется отложить полет, тот не без волнения начал освобождать карманы и сумку, безоговорочно подчинился всем предложениям инструкторов. Жаль было расставаться с такими запасами, но ничего не поделаешь.

Наконец проверка готовности к полету закончена. Через несколько минут будет подана команда, и мы пойдем в самолет.

И тут Николай Иванович Кузнецов предложил:

— Посидим, ребята, перед дальней дорогой. Посидим на нашей родной московской земле. За нее идем сражаться. За то, чтобы никто, кроме советских людей, на ней не сидел.

Молча опустились мы на мягкую траву. В ту минуту прощания с родной Москвой земля казалась каждому из нас особенно теплой и приветливой. Какая тишина вокруг! Даже слышно, как шелестит трава от легкого дуновения ветра…

Война. Зачем? Злой, непрошеной ворвалась она в наш дом. Застонала земля, обагренная кровью людей, осыпанная пеплом пожарищ. Лето сорок второго года не было для нас радостным. Хотя под Москвой враг и познал горечь поражения, положение на фронте оставалось очень серьезным. Щупальца фашистского зверья охватили кольцом Ленинград, они тянулись на Кавказ, подползли к Волге. Но мы не теряли веры в завтрашний день и готовы были отдать все ради будущей победы. Во вражеский тыл летели только добровольцы, летели сознательно, зная, что там нас на каждом шагу подстерегает опасность. Не поиски романтических приключений, не желание покрыть славой свое имя руководили нашими действиями. С сознанием долга перед Родиной, перед народом шли мы на защиту родной земли, нашей Советской Родины, и в мыслях каждого была уверенность в победе.

Двадцать ноль-ноль. Летчики в последний раз сверяют свои часы. Рукопожатия. Объятия. Поцелуи.

— До свидания, друзья!

— До свидания, Москва!

И вот уже наш самолет оторвался от бетонной дорожки аэродрома и взмыл в поднебесье.

Место, где нас наметили высадить, далеко от Москвы. Идет война, и враг внимательно следит за небом, отлично понимая, какие «сюрпризы» могут оттуда посыпаться. Поэтому мы летели, стараясь миновать опасные места, где, по данным разведки, располагались зенитные части противника, и избегать неожиданных встреч с фашистскими истребителями. Словом, пришлось сделать лишних несколько сот километров и снова ступить на… московскую землю.

А случилось это вот почему. Партизанский отряд Медведева, заканчивающий формироваться на Ровенщине, должен был принять нашу группу по условным сигналам: три костра, расположенные с востока на запад. Когда миновали линию фронта, немцам удалось засечь наш самолет. Они осветили его прожекторами и начали обстреливать. Осколки, словно горох, барабанили по фюзеляжу и крыльям. Появились пробоины.

Не могу сказать, что в такие минуты человек чувствует себя прекрасно. Мы видели спокойные лица членов экипажа, слышали четкие, уверенные распоряжения командира самолета. Однако для нас, будущих разведчиков-партизан, впервые попавших в такую сложную ситуацию, минуты эти были не из приятных. И вдруг что это? Николай Иванович поднялся и громко воскликнул:

— А ну, ребята, не падать духом, споем!

И затянул:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой…

Мы все как один подхватили песню, забыв о том, что творится вокруг.

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой…

Услышав песню, летчики присоединились к нам, и только командир корабля, сдержанно улыбнувшись, старался вывести самолет из-под обстрела. Самолет начал резко набирать высоту, петляя то вправо, то влево. Наконец удалось уйти из зоны обстрела, и мы полетели дальше. Это непредвиденное обстоятельство и помешало нам добраться к месту назначения. Ориентир был потерян — летели наугад. А когда заметили три костра и, открыв люк, выстроились для прыжков, командир самолета неожиданно произнес:

— Прыгать не разрешаю. Возвращаемся назад.

Коля Приходько, как всегда, не выдержал:

— Как так — назад? Глядите: один костер, другой, третий…

— Верно, — ответил командир экипажа, — костров действительно три. Но присмотритесь, как они расположены: не с востока на запад, а с севера на юг. Не думаю, чтобы полковник Медведев мог ошибиться. Почерк Медведева я знаю хорошо. Придется брать курс на Москву.

Командир самолета был прав: костры действительно были не наши. Гитлеровцы специально разжигали по ночам в разных местах костры: авось клюнет! Но наших летчиков не так-то легко было провести!

Мы возвратились в Москву. Думали, что наш полет отложат на неопределенное время. Раньше ведь случалось: сообщат с утра, чтобы собирались, наденем снаряжение, просидим до вечера, а там — отбой.

Но долго ждать не пришлось. В ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое августа на том же самолете, с тем же экипажем мы поднялись в воздух. Благополучно миновали линию фронта. Вот и место приземления — Ракитнянские леса. Видим условные сигналы. Снова, как и в предыдущий раз, выстраиваемся для прыжков. Становимся по росту: самый низкий — первым, а самый высокий — последним. В таком порядке приземление всей группы должно произойти почти одновременно.

Я прыгаю третьим. Стремглав лечу в темноту. Но вот парашют раскрывается; удобно устроившись на лямках, любуюсь ночной красотой и плавно опускаюсь. Вдруг слышу: