Когда пришел Павел, Света уже стряхнула с себя робость и встретила его веселая и даже немного развязная, в легком шелковом халатике. Накормила ленивыми голубцами, напоила смирновской водочкой и вот только потянула в спальную комнату, как зазвонил телефон. Она взяла трубку и, услышав голос Светки, сказав, что ошиблись, положила трубку на журнальный столик в спальне не выключая, а Павлу сказала, что спрашивали химчистку, ей так часто звонят, путают.
На этот раз все произошло немного подольше, но не так чтобы уж совсем долго – минут шесть-семь, не больше.
Когда Павел пошел в ванную, она положила трубку на рычаг. Павел посидел еще, поболтали о том о сем, в основном про его работу. Посмеялись. Выпили. И на этот раз, прощаясь, поцеловались.
Вера сама набрала Светку и с ходу спросила ее:
– Ну как?
– А что вы там делали?
– Как что? – удивилась Вера. – Что и все делают.
– Дура, кто же так делает? Он же от тебя сбежит через раз.
– Почему? – удивилась Вера.
– А потому. Ты бы еще заснула во время всего этого. Ни одного вздоха, ни одного крика, стона. Перезвони мне через полчаса. Ко мне Виктор придет. Я не буду выключать телефон, а ты послушай.
Вера перезвонила. То, что она услышала, для нее было открытием, что люди могут так отдаваться друг другу, – со стонами, криками, воплями и даже просьбами.
– Ну как? – спросила ее Светка, когда они созвонились после ухода Виктора.
– Ты знаешь, я такого еще не слышала.
– Ничего, еще и увидишь. Созвонимся.
И Светка бросила трубку.
Вера осторожно положила трубку и задумчиво села в кресло. В голове было как-то туманно. Получасовое телефонное представление Светки ее не столько возбудило или чему-то научило, сколько заставило подумать, что она сама какая-то ненормальная. Что прожила столько лет и не знала, и не чувствовала ничего того, что, оказывается, чувствовали все остальные женщины вокруг нее.
Ей стало так обидно, что она вдруг неожиданно для себя встала, подошла к шкафу, нашла альбом, вытащила оттуда фотографию мужа и со злостью разорвала ее. Потом собрала куски в кулак, смяла и, сказав «гад», выбросила все это мятое в помойное ведро.
В этот вечер она напилась до безумия и раз двадцать звонила Павлу, просила позвать его к телефону, а когда он подходил, бросала трубку. Потом, ближе к полуночи, она успокоилась и уснула, не раздеваясь, прямо на диване.
Утром ее разбудил громкий и настойчивый звонок в дверь. Она еле поднялась. Болела голова, и ее подташнивало. Подойдя к двери, она увидела в глазок Светку. Молча открыла ей дверь и почти побежала в ванную. Там ее стошнило, а Светка стояла за дверью и тихо говорила и говорила:
– Ну что ты, Верусь, что ты. Я же не хотела тебя расстраивать. Понимаешь, я же хочу как лучше, чтобы ты жила полной жизнью.
Наконец Вера вышла из ванной.
Светка поставила на плиту чайник, нашла заварку, достала чашки, в общем, взяла инициативу в свои руки.
– Давай иди под душ тепленький, а я сейчас тебе чайку сделаю, сразу взбодрит.
Сама завела Веру в ванную и, поставив подругу под теплый душ, пошла заваривать чай.
Когда Вера вышла из ванной, Светка закутала ее в одеяло, как сиделка больную, напоила чаем и уложила в постель.
– Спи, – поцеловала подругу Света и ушла, хлопнув дверью.
Вера, вздохнув, залезла под одеяло с головой и, чему-то улыбнувшись, уснула. И ей приснился цветной красивый сон с цветами, бабочками, и она в этом сне в воздушном розовом пеньюаре кружилась в прекрасном свободном танце.
Когда она проснулась и высунула голову из-под одеяла, солнце так ярко освещало ее комнату, что она зажмурилась и, прикрыв лицо от солнечного зайчика, сладко потянулась.
Но опять зазвонил телефон, и она прямо в одеяле, часто переступая ногами, подошла к телефону.
– Алло…
Это был Павел.
Она испугалась и бросила трубку.
Но телефон через несколько минут опять зазвонил. И не замолкал: звонил и звонил.
Долго и противно.
Она сидела в кресле, поджав ноги, и со страхом смотрела на дребезжащий телефонный аппарат. В ее голове пролетали картины ее ночных звонков Павлу, вино, сигареты и какие-то метания души, непонятные и странные для нее. Было противно и стыдно за себя. За выпитое вино, за эту связь с мальчиком, за дурацкий квадрат под трусиками.
Она вдруг вскочила и бегом побежала в ванную. Там она стянула с себя трусики, и стала шарить рукой, ища хоть какой-то крем. Рука все время натыкалась на что-то другое, но только не на крем. Она вскинула голову и тут увидела себя, растрепанную, с красными глазами.
– Тьфу, – плюнула она в зеркало и только хотела сбрить аккуратный черный квадратик на лобке, как резкий и неожиданный звонок в дверь заставил ее вздрогнуть и остановиться в порыве уничтожить «произведение бессмертного Малевича» на своем прекрасном теле.
Она со злостью бросила бритву на пол ванной и в чем мать родила пошла открывать дверь.
Не спрашивая, кто там, мысленно, конечно, думая, что это Светка, она, отомкнув замки, резко распахнула дверь.
За дверью стоял Павел.
Увидев его, она даже не вскрикнула, не застеснялась и даже не удивилась и не прикрылась, как сделала бы это раньше. Она только повернулась и, бросив через плечо: «Заходи», прошла к дивану и только там уже накинула на себя халат.
