Прыгалка - [16]

Слон, Икира и Марко вопросительно молчали. Худой, как весло, Пек прислонился к плетню и тряхнул белыми растрёпанными волосами.

— Мальчики заводят на горе

Древние мальчишеские игры.

В лебеде, в полынном серебре

Блещут зноем маленькие икры.

От заката, моря и весны

Золотой туман ползёт по склонам… —

— Ну и так далее. Стихи длинные. А кончаются вот чем:

Мальчики играют в лёгкой мгле.

Сотни тысяч лет они играют.

Умирают царства на земле —

Детство никогда не умирает.

Марко, будто наяву, увидел опять залитый закатом склон и трепещущее сооружение из разноцветной бумаги и реек. И услыхал торжествующие крики: «Пошёл, пошёл!.. Ура!»

А Слон спросил у Пека:

— Это ты сочинил?

— Это сочинил давний поэт по фамилии Луговской. А я не пишу стихов, я прозаик… Обратите внимание, какие точные строчки про царства и про детство! В самом деле, пропадут из памяти десятки императоров, регентов, президентов, гетманов и премьеров, а вот этого разноцветного Птеромодуса люди будут помнить сотни лет…

— Его-то почему? — осторожно спросил Марко.

— Потому что я веду летопись здешних событий, на основе которой напишу роман под названием «Неистребимое солнце». Мне, разумеется, дадут за него Нобелевскую премию, он войдёт в анналы мировой классики…

— Во что войдёт? — переспросил Икира.

— В список самых знаменитых книг, — разъяснил третьекласснику Слон.

— Да! Таких, как «Дон Кихот», «Война и мир» и «Буратино», — уточнил Пек. Никогда нельзя было понять: дурачится он или говорит всерьёз?

— И мы в этом романе тоже будем? — доверчиво спросил Икира.

— Ну, разумеется! — Пек подхватил его, вскинул над головой и покрутил. Икира был рад, но визжать не стал, он всегда сохранял достоинство.

…«Мальчики играют на горе. Только б не сломали себе шею…». С этой мыслью Марко двинулся дальше… А в самом деле, видят его с крейсера? Ведь наверняка пялятся на берег в свои дальномеры…

Правительство НЮШа купила эту суровую на вид посудину то ли у Боливии, то ли у Аргентины. Возраст ржавой «грозы океанов» был музейный, зато и стоимость невелика — по цене металлолома. Крейсер отмыли, заново покрасили, добавили к орудиям прежней эпохи ракетную установку (тоже не новую) и объявили его флагманом нюшских военно-морских сил. Дали имя «Полковник Дума». Имелся в запасе у послушных историков такой персонаж трёхсотлетней давности. В прежние годы он считался личностью темной, замешанной в разбойных делах, но недавно был «почищен от пыли», «вытащен на свет» и объявлен борцом за независимость. (В Лицее даже висел его портрет рядом с настоящими знаменитостями).

Вскоре нашлось для флагмана дело. Он отправился в залив к Тарханайской косе, для демонстрации нюшской силы и мощи. Империя, разумеется, заявила протест. НЮШ, однако, заявил в свою очередь, что Тарханайская коса и залив являются его, НЮШа, законной территорией и акваторией. Империя пригрозила прислать сюда свои ракетные катера. НЮШ завопил об агрессии великой державы против маленькой гордой страны и даже выпалил из башенного орудия, но рыбачьим катерам и шаландам, стоявшим в гавани у начала косы. Пришлось рыбакам уводить свой маломерный флот в обход Маячного мыса в лиманы. Выходить в залив рыбачьи артели теперь не решались. Командир «Полковника Думы» предупредил, что «любое, даже самое мелкое судно, если оно не несёт на себе НЮШского флага, будет расстреливаться, как шпионское. Рыбаки поднимать нюшские флаги не хотели (а если бы и захотели, где их возьмёшь?). Зато крейсер был увешан этими флагами от кормы до форштевня. Над башнями, на всех стеньгах, у гафелей и реев колыхались полотнища, разделённые на две горизонтальные половинки — морковно-оранжевого и салатного цвета. Посреди каждого флага красовалось изображение чешуйчатого початка в розетке из кукурузных листьев. Рыбаки утверждали, что это не початок, а… впрочем, речь не о том.

Два государства, которые недавно состояли в «нерасторжимом родственном союзе», объявили о разрыве дипломатических отношений. Это случилось через неделю после приезда Марко в Фонари. («Видишь, что ты натворил!» — хмыкая, сказал ему Слон. Тот изобразил виноватого первоклассника: «Я больше не буду…»). Шутки шутками, а рыбачить в лиманах — не то, что в заливе: ловилась на мелководье лишь «всякая тюлька». Крейсер почти все дружно ненавидели. «Почти» — потому что попадались в Фонарях и сторонники нюшской власти. Однажды на эту тему в школьном коридоре заспорили два девятиклассника. Дело дошло до оскорбления государственной символики.

— Ваш имперский лев — не лев, а дохлый пёс с живодёрни! — заявил один.

— Возьми кукурузину с вашего флага и засунь себе в… — посоветовал другой.

Разодрались. Появился директор. Взял рослых «политиков» за воротники и отвёл к себе в кабинет.

— Сейчас велю тёте Зоре принести «тараскины слёзы» и выдеру. В присутствии завуча и классных старост.

— Не имеете права, — пискнул тот, что посмелее.

— Сейчас посмотрим… Тётя Зоря!

— Мы больше не будем! — спохватился тот, что поумнее.

— Не будут они… Политики народ мутят, чтобы делать себе карьеру! А вам-то что надо? На одной улице живёте, один мяч гоняете, в одной артели с отцами на ловлю ходите! Чего не поделили? Брысь!.. Если ещё раз узнаю, не сядете на лавки до выпускных экзаменов…