Прыг-скок-кувырок, или Мысли о свадьбе - [2]

Ладно-ладно, это даже не сон. Скорее, если хотите, желание, нечто, что я воображаю, когда в кондитерской мало дел, когда стою в очереди в бакалейной лавке или, считай, всякий раз, когда каждый божий день, проснувшись, зеваю и меня всю ломит от недосыпа. Только я вовсе не собираюсь дать воображению увлечь себя. Я люблю Картера. Всамделе. Только иногда хоть монетку бросай: больше или нет я люблю спать.

Несколько месяцев назад я и не подозревала о существовании Картера. Ладно-ладно, я знала, что он существовал… где-то там, за радугой, в далекой-далекой земле жил себе да поживал. И в миллион лет не поверила бы, что мы когда-нибудь пересечемся, а проведенная с ним в колледже ночка-на-раз породит во мне сомнение. Оказалось, я ошибалась в обоих случаях. Далекая-далекая земля оказалась всего в нескольких милях от места, где жила я, а то самое, как я полагала, сомнение – оно что, хоть как-то его трогало? Так вот, к немалому моему волнению, и он, используя клише какого-нибудь шутовского любовного романа, многие годы тосковал обо мне и по всему свету разыскивал «ту, которая ушла прочь».

Это, между прочим, про меня, на тот случай, если вы не обратили внимания.

Вот она я, двадцатичетырехлетняя одинокая мать Гэвина (чудесный прощальный дар, какой я получила в признательность за свое сумасшедшее умение отделываться от девственности, йо!), и вдруг парень, которому я стихийным порядком отдала упомянутую девственность после очень заводной игры в пиво‑понг[2] на вечеринке в общаге, объявляется в моем родном городе, чтоб и меня с панталыку сбить, и востребовать сына, о существовании которого он не ведал. В реальной жизни такого не бывает. Нечто столь же идеальное случается только в книгах да в фильмах Джона Хьюза[3].

А Картер, значит, никогда не стоял под моим окном, держа над головой радиоприемник, никогда не бежал навстречу по улице, чтобы подхватить меня в объятья для дух захватывающего поцелуя и вручить пару бриллиантовых сережек, какие всего минуту назад дарил какой-нибудь другой страхолюдине. Нашей истории не обязательно походить на какой-то киноучебник восьмидесятых. Бывало, и страх нападал, были и тусовки балдежные, пьяные сборища, непотребная ругань, непонимания, споры, угрозы двумя пальцами растопыркой, глазированный шоколадом секс в общественном месте, оказавшийся всего на волосок с комариного муде от показа по городской телевизионной сети. Впрочем, через все это нам с Картером удалось проскочить, одолев наши трудности, с точностью тридцатиминутной комедии положений в прайм-тайм на телевидении. Это не «Нечто замечательное»[4], но что-то чертовски к нему близкое. Я все еще в ожидании своего поцелуя на улице и бриллиантовых сережек, между прочим.

Посреди всей этой неразберихи я еще к тому же деятельно следовала своей мечте открыть собственную кондитерскую и готовить всякие конфетки и печенюшки. Я верно соображаю? Почему бы не добавить себе еще одной заботы до их растущей кучи? Не без причины же на моем холодильнике висит магнит со словами: «Сможешь отоспаться, когда загнешься».

Мы с моей лучшей подругой Лиз вечно толковали про то, как в один прекрасный день будем владеть совместным бизнесом. И, пока я тащила на себе весь воз радостей матери-одиночки, закинув куда подальше свои стремления, Лиз заканчивала колледж и добивалась того, чтобы ее мечта добралась до осуществления. Я, поверьте, мало ведала про то, что она к тому же вынашивала планы, как не дать сгинуть моим надеждам вместе с умением чихать, не писаясь.

Я всегда была личностью изрядно независимой, а потому потребовалось время, чтобы привыкнуть к тому, что кто-то дарит мне мою же мечту в миленькой упаковке с бантиком сверху. Лиз получила приличный куш в наследство от дедушки, почившего за несколько лет до того, и ни о чем другом не думала, как только вложить деньги в покупку здания, где мы могли бы бок о бок вести каждая свое дело. Мне понадобилось несколько дней, чтоб перестать мудить белым светом и понять, что сделала она это вовсе не из жалости. Лиз сделала это потому, что любит меня, и воплощение ее собственной мечты едва ли значило бы для нее столько же, если бы моя при этом никак не осуществлялась.

Так что, в итоге я ВЫМОТАЛАСЬ. И, полагаю, это возвращает нас к моим фантазиям об удушении. К жизни с другим человеческим существом надо немного привыкнуть. Пока друг в друге мы обнаруживаем лишь мизер раздражающих черт и привычек и, одолевая эти помехи, лишь крепче привязываемся друг к другу. Я люблю Картера сильнее, чем когда бы то ни было считала возможным, а он оказался самым лучшим отцом, о каком женщина могла только мечтать для своего сына. Но – клянусь Богом, Иисусом, Девой Марией, Иосифом и другом детства Христа, Биффом![5] – если он не перестанет будить меня без двух минут пять каждое, едрена-печь, утро своим ноющим, как мотопила, храпом, то я отделаю ему задницу не хуже Дэвида Кэррадайна[6].

О да, миленький кузнечик, ничто не спасет тебя от погибели: я удушу тебя во сне.

С другой стороны, если получше подумать, Дэвид Кэррадайн самого себя задушил по ходу какой-то запутанной истории с сексом, ведь так? Не думаю, что сумела бы убедить Картера удушить самого себя, какой бы обнаженной пред ним ни предстала.