Пряный кофе - [34]

Тут Мадлен так яростно замотала головой, что едва не разлила чай на подносе, а затем гордо вздёрнула подбородок с таким видом, точно готова была умереть на месте, но не позволить какой-то там Джейн Астрид заменить её даже на день.

Когда я вошла в зал, то Луи ла Рон наградил меня столь многозначительным взглядом, что трудно было удержаться и не подойти к столику завсегдатаев сразу. Однако сперва следовало поприветствовать гостей новых или редких, перекинуться с каждым словом-другим. Заняло это не менее получаса. Ла Рон к тому времени окончательно извёлся. Глаза у него блестели, точно у пьяного.

– Прекрасный денёк, леди Виржиния, воодушевляющий, можно сказать, – поздоровался он преувеличенно жизнерадостно.

– Прекрасный – если только речь идёт не о погоде, – ответила я в тон ему и присела за столик.

Пока все мы обменивались подобающими приветствиями, ла Рон молчал, и лишь затем спросил, тщательно скрывая нетерпение:

– Леди Виржиния, вы случайно не читали последние «Бромлинские сплетни»?

– Газета попалась мне на глаза не далее чем сегодня утром, – подтвердила я осторожно, ничем не выказывая своего волнения.

Похоже, начиналось то самое «неприятное», о чём мы утром говорили с Магдой.

– И никакие статьи не показались вам… – продолжил ла Рон осторожно, однако я прервала его:

– Прошу, говорите прямо. К чему эти уловки?

Ла Рон побагровел. Затем он длинно вздохнул и протянул мне злополучную газету, раскрытую, разумеется, на третьем развороте.

– И что вы думаете об этом?

Голос его был полон мрачных предчувствий.

– Я «об этом» не думаю вовсе, – ответила я, собрав всё своё хладнокровие, и аккуратно закрыла газету. На первой странице, к счастью, была вполне безобидная статья, что-то там о новых военных машинах в Алмании. – Зато вспоминаю одиннадцатую главу поучений святой Генриетты Милостивой.

Луи ла Рон недоумевающе взглянул на меня. Леди Клампси укоризненно вздохнула, прикрыла глаза и процитировала по памяти:

– «Ложь обитает не в ухе, но на кончике языка. Не повторяй лжи, услышанной по случайности, и она не пристанет к тебе. Повторение лжи есть умножение яда». Скверно, юноша, что вы этого не помните. В наши дни сии поучительные слова затверживали наизусть, – добавила она с укоризной.

– Снимаю шляпу перед вашей великолепной памятью, – покаялся ла Рон. – И перед вашей тоже, леди Виржиния, как и перед вашим самообладанием. Конечно, мы все понимаем, то этот ядовитый выпад – безусловная ложь, но… – он запнулся.

– Но ложь правдоподобная? – закончила я за него и опустила взгляд. – Да, «Скорбящий Обличитель» знал, куда бить. Более того, он знал, что его намёки распознают лишь те, кто хорошо знаком со мной. Это не просто удар по мне, но по моим близким, по друзьям… по вам. Он хочет, чтобы вы стали его орудием, а статья – лишь средство.

Ла Рон виновато опустил взгляд, однако не всех можно было убедить так же легко, как и его.

– Леди Виржиния, ответьте прямо, – вступил в разговор Эрвин Калле, прибывший сегодня без спутницы, зато с новым цветом волос, пронзительно-синим. – Вас действительно кто-то подкараулил ночью и схватил за руку, когда вы шли в мужском наряде?

Я почувствовала себя в ловушке. Откровенная ложь мне претила. Однако говорить полуправду таким проницательным людям, как ла Рон, Эрвин Калле или мистер Хофф было слишком опасно… И на кону была не только моя честь, но и всего рода Эверсан-Валтер.

– Разумеется, никто не ловил меня улице, – ответила я, глядя Эрвину в глаза. – И уж тем более – в мужском наряде. Это ложь, и ложь искусная…

– Леди Виржиния, – перебил теперь уже ла Рон – меня. – Мы беспокоимся о другом. Этот негодяй, кем бы он ни был, утверждает, что сумел схватить вас за руку, ночью, когда рядом с вами никого больше не было…

– …а если бы в его руке оказался револьвер или отравленный нож? – подхватил Эрвин Калле с неожиданной горячностью. Волосы у него сейчас стояли дыбом, и выглядел он скорее маленьким бойцом, нежели изнеженным художником. – Мы беспокоимся о вас. В следующий раз мерзавец может не ограничиться невнятным выпадом в газете, а пойти дальше. Можем мы что-нибудь сделать для вас, кроме, разумеется, попыток разыскать и призвать к ответу этого бесчестного человека?

Мне стало стыдно. По-настоящему стыдно, как не было уже давно. Все они – и прожжённый журналист, и легкомысленный художник, и почтенные престарелые особы, знавшие ещё леди Милдред в молодости, беспокоились лишь о моём благополучии. Им не было дела до ночных прогулок, мужских нарядов и прочего – нет, их беспокоило то, что неизвестный подлец мог покуситься на мою жизнь.

– Вы уже сделали своим вопросом больше, чем я надеялась, – ответила я, чувствуя, что заливаюсь румянцем. Леди Клампси понимающе улыбнулась высохшими губами. – Искать газетчика не нужно. Мне пообещал устранить эту… неприятность один человек, в компетенции которого я не сомневаюсь. Не думаю, что Ироничный Джентльмен – Обличитель, Общественность или какие там у него были имена – успеет написать ещё хоть одну статью.

– Отрадно слышать, – прошамкал сэр Хофф и постучал по газете десертной вилкой: – Ибо сие – возмутительно. Возмутительно!