Прямо сейчас - [12]

– Конечно. Сложно быть писателем. Почитаешь вот интервью – чем писатель занят, это ж голова идет кругом. Надо постоянно писать, придумывать что-то. В интернете свой блог обновлять, там тоже надо что-то выдумывать, отвечать читателям. А их вон сколько. Конечно, перегрузки, иногда хочется как-то расслабиться… Но… солнечные очки лучше, по-моему, снять. Здесь же нет солнца.

Артем Алексеевич умолк. Через какое-то время секретарша перестала печатать, посмотрела на писателя, затем на сидящего рядом с ним сопровождающего, который в ответ поднял брови, как бы говоря ей: «Такие вот бывают люди, писатели», затем она вновь глянула на Кутыкина и сказала:

– Виталий Олегович, может, все-таки кофейку? Для бодрости духа.

Кутыкин уставился на зеленые ветви березы за окном и молчал, однако, глядя на него, можно было бы предположить, что теперь он мысленно уже здесь, в кремлевской приемной, а не даче или где-то еще.

Секретарша вернулась в своему занятию.

– Й-о-жег, хватит топать по клаве, – нечленораздельно прохрипел вдруг Кутыкин, по-прежнему глядя за окно.

Он повернул лицо в сторону секретарши, дождался, пока она поймет, что он обращается именно к ней, и в свою очередь, посмотрит на него, и тогда отвернулся. Надо отметить, что, общаясь с людьми, Кутыкин, всегда избегал сколько-нибудь долгих взглядов глаза в глаза, даже через затемненные очки, словно опасался чужого внимания, а между тем выражение его лица, когда он уводил свой взгляд от взгляда собеседника, демонстрировало его явное пренебрежение к этому вниманию и, пожалуй, к самому собеседнику.

Секретарша несколько смешалась, очевидно, не зная, как воспринимать его обращение – как шутку или как хамство? Какой же она ежик? Она, вообще-то, помощница самого президента, черт побери! Кутыкин сидел с каменным лицом, хотя по его полуулыбке было видно, что он отлично понимает, в чем заминка, и намеренно, чуть ли не наслаждаясь моментом, ждет ее реакции. Женщина, однако, сначала предпочла считать это шуткой.

– У вас тут аспирина нету? – спросил Кутыкин, не глядя ни на кого.

Секретарша, усмехнувшись, живо вскинулась, подошла к шкафу в углу комнаты, раскрыла дверцы и вдвинулась между ними, так что несколько секунд была видна одна ее спина. Раздалось шуршание и стеклянное звяканье, затем она отступила, уже с хрустальным стаканом в одной руке и пластиковой облаткой с таблетками аспирина в другой. Она набрала из кулера воды и выдавила из облатки таблетку в стакан, отчего в нем немедленно разразилась пузырьковая суматоха и шипение.

Женщина подошла к писателю.

– В следующий раз называйте меня, пожалуйста, Клавдией Степановной, а не Клавой.

Да, ее, конечно, задела фраза писателя. Она посерьезнела и, отходя на свое место, прибавила тоном, в котором причудливым образом совместились радушие, чуть ли не ласковость, и угрюмая официальность:

– И тем более не надо называть меня ежиком.

Она улыбнулась писателю самым лучезарным образом, а взгляд ее говорил о том, что она могла бы ответить более изощренно и, главное, более беспардонно, но не желает грубить, потому что он ей не ровня, с ним она ни в чем состязаться не собирается.

Кутыкин держал стакан, демонстрируя улыбку дурачка, не понимающего, о чем идет речь, и как только таблетка полностью растаяла, залпом выпил. Затем он молча поставил стакан на широкий подлокотник кресла.

Тем временем у секретарши зазвонил телефон, она сняла трубку и, почти сразу сказав в нее: «Хорошо, Владимир Иванович», дала отбой и пригласила писателя входить.

Но на пути к двери Виталия Кутыкина опередил Артем Алексеевич. Он вскочил первым со своего места, воскликнув: «Я вам открою», и в преувеличенном порыве усердия, сопя и фыркая, словно ежик, вдруг нелепо засуетился и так неловко взмахнул рукой перед лицом еще не успевшего встать с кресла Виталия, что зацепил пальцами темные очки, и они полетели в сторону и приземлились на пол у стола секретарши. Быстро извинившись и сказав: «Ничего-ничего, я сейчас подниму, извините, пожалуйста», Артем Алексеевич бросился к очкам, но, наклоняясь, сделал неуклюжий шаг и всей подошвой наступил на них. И скорее даже не наступил, а этак топнул по ним. У очков не было ни шанса уцелеть. Они хрустнули, распавшись на фрагменты.

– Вот же проклятье, сломались! – констатировал Артем Алексеевич, убирая ногу и демонстрируя то, что осталось от очков.

Писатель обескуражено застыл, глядя на обломки.

– Надо же! – с сожалением в голосе проговорил сопровождающий. – Неудобно-то как. Ну, ладно, придется без очков идти. Прошу вас.

И, не мешкая, Артем Алексеевич с радушной улыбкой глуповатого, но старательного холопа, всегда готового услужить гостям хозяина, распахнул дверь.

Кутыкин покраснел и глубоко задышал от ярости. Однако ж скандалить нельзя было: дверь к президенту раскрыта, надо проходить. И в смешанных чувствах, пытаясь изобразить улыбку на перекошенном от недоумения, обиды и гнева лице, он шагнул в кабинет.

Глава 5. Вагинная

Тем же утром Данила – необычно рано для него, аккурат к началу рабочего дня – вышел из пригородного автобуса на остановке «Быково» и уже через пару минут вошел в двухэтажное здание, на стене которого имелась табличка «Станция искусственного осеменения сельскохозяйственных животных». Лицо Данилы выражало тревогу и загнанность. Озираясь, он прошел по коридору первого этажа, на ходу извлек из кармана ключ и, отперев одну из дверей, оказался в комнатушке с узким оконцем. Это было его рабочее место.