Прямо к цели - [176]

В шестнадцать лет я перешла в шестой класс и начала заниматься еще усерднее, объяснив мисс Бенсон, что намерена получить стипендию для учебы в Мельбурнском университете, куда обитатели «Святой Хильды» попадали не так уж часто.

Всегда, когда меня отмечали в лучшую или в худшую сторону, а последнее случалось довольно редко с тех пор, как я пошла в школу, я должна была докладывать об этом мисс Бенсон в ее кабинете, где она после нескольких одобрительных или осуждающих слов в мой адрес помещала клочок бумаги с изложением этого события в дело, которое затем закрывала в шкаф, стоявший за ее столом. Я всегда внимательно наблюдала за этим ритуалом. Вначале она доставала ключ из верхнего левого ящика стола, затем подходила к шкафу, находила мое дело по каталогу, вкладывала в него листок с поощрением или взысканием, закрывала шкаф на замок и возвращала ключ в свой стол. Этот порядок никогда не менялся.

Другим неизменным моментом в жизни мисс Бенсон были еще ежегодные каникулы, во время которых она всегда навещала «своих» в Аделаиде. Это случалось каждый сентябрь, и я ждала ее каникул, как другие ждали праздников.

Когда началась война, я испугалась, что она изменит своей привычке, особенно после того, как было сказано, что всем нам придется чем-то жертвовать.

Несмотря на ограничение передвижения, мисс Бенсон не стала ничем жертвовать и тем же летом и в тот же день, как обычно, отправилась в Аделаиду. Подождав пять дней после того, как такси увезло ее на станцию, я почувствовала, что могу без особых опасений осуществить задуманный шаг.

Следующую ночь я лежала не шевелясь до тех пор, пока не убедилась, что все шестнадцать девочек в спальне крепко спят. Затем я встала, взяла у соседки из ящика фонарик и направилась к лестнице. На случай, если меня обнаружат по дороге, я придумала предлог, что плохо себя почувствовала, и, поскольку за все двенадцать лет почти не посещала врача, была уверена, что мне поверят.

По лестнице я пробралась, не включая фонарика: после отъезда мисс Бенсон в Аделаиду я каждое утро проделывала этот путь с закрытыми глазами. Добравшись до кабинета настоятельницы, я открыла дверь и проскользнула внутрь и только тогда включила фонарик. На цыпочках подошла к столу мисс Бенсон и осторожно выдвинула верхний левый ящик. Чего я не ожидала увидеть в нем, так это двух десятков различных ключей на связках и по-отдельности, ни один из которых не был помечен. Я попыталась вспомнить, как выглядел тот ключ, которым мисс Бенсон открывала шкаф, но не смогла. И только проделав несколько раз путь от стола к шкафу и обратно, мне удалось найти тот, который поворачивался в замке на полный оборот.

Ролики выдвигаемого из шкафа ящика загромыхали, как колеса товарного поезда. Дыхание у меня перехватило. Подождав, пока утихнет страх, и убедившись в отсутствии движения в доме, я быстро нашла по каталогу свою фамилию, вытащила свое пухлое личное дело и перенесла его на стол настоятельницы. Усевшись на стул мисс Бенсон, я при свете фонарика принялась внимательно изучать каждую страницу. Поскольку мне было пятнадцать и в приюте я прожила уже двенадцать лет, досье на меня было достаточно большим. Здесь были собраны все мои проступки, начиная с тех времен, когда я еще мочилась в постель, а также несколько похвальных грамот за рисунки, включая одну довольно редкую за акварель, которая до сих пор висела в столовой. Однако сколько я ни усердствовала, сведений о том, что было со мной до трехлетнего возраста, найти не удалось. «Может быть, это общее правило для всех, кто попал в приют», — подумала я и быстро заглянула в дело Дженни Роуз. К моему огорчению, сведения о родителях здесь были в наличии: отец — Тед Роуз (умер), мать — Сюзан Роуз. В приложенной записке пояснялось, что, имея троих детей, миссис Роуз после смерти мужа, наступившей в результате сердечного приступа, оказалась не в состоянии воспитывать четвертого ребенка и была вынуждена отдать его в приют.

Я закрыла шкаф, положила ключ в верхний левый ящик стола мисс Бенсон, выключила фонарик, вышла из кабинета и быстро спустилась в спальню. Положив фонарик на место, я вскоре уже лежала в постели и размышляла о том, что еще можно сделать, чтобы выяснить, кто я и откуда взялась.

Мои родители как будто бы и не существовали вовсе, а моя жизнь каким-то образом началась с трехлетнего возраста. Поскольку единственной альтернативой было непорочное зачатие, которого я не признавала даже у Девы Марии, мое стремление узнать правду стало непреодолимым. В конце концов сон, должно быть, одолел меня, потому что после этого я могу вспомнить только школьный звонок, который разбудил меня на следующее утро.

Когда мне было предоставлено место в Мельбурнском университете, я чувствовала себя как заключенный, вышедший на свободу после долгих лет тюрьмы. Впервые в жизни у меня была своя комната и не надо было носить форму — не потому, конечно, что я могла себе позволить головокружительные наряды. Я помню, что в университете мне приходилось работать еще больше, чем в школе, ибо я понимала, что если не сдам свои первые зачеты, то меня на всю жизнь отправят назад в «Святую Хильду».