Прутский Декамерон — 2, или Бар на колесах - [12]

– Осторожно, горячий! – предостерег я.

– Я люблю именно такой! – сказала она и тут же сделала глоток. Ее лицо расплылось в блаженстве.

Я протянул руку к выключателю и погасил свет, кофе мы допивали в темноте. Затем Елена красивым жестом сбросила с себя халат, опустилась на перину и заявила:

– Так вот знай, Савва: я тебя совершенно не хочу! – Она устроилась на перине поудобнее, и призывно протянула ко мне руки. – Это будет насилие над беззащитной девушкой.

– И более того: это будет сладчайшее в мире насилие! – воскликнул я, развернул ее к себе спиной и незамедлительно впился губами в ее бархатную шейку чуть пониже уха, пальцами рук в это время подбираясь к сосочкам грудей. – Берегись же, я буду безжалостен!

Елена задышала глубже и чаще. Тогда я постепенно перебрался к ее ягодицам и стал массировать их легкими круговыми движениями, постепенно усиливая нажим. Она начала легонько постанывать. Мои шаловливые пальцы, переместившись к внутренней части бедра, ласково касались ее нежной плоти, доводя девушку до экстаза.

– Садист! – выдохнула, почти вскрикнула она. – Ну, не мучай меня, иди же скорее ко мне!

– Я тебя совершенно не хочу, – прошептал я, переворачивая ее на спину и немедленно входя в нее, восхитительно трепещущую от желания, – ты сама меня заставила.

Елена приподнялась, изогнувшись, и без слов впилась в мой рот долгим проникающим французским поцелуем.

Яна, юная девочка, конечно, не могла мне дать подобных ощущений. Даже Лариса, с ее великолепным и чувственным телом, так не возбуждала меня. Я обладал в эту минуту именно той, которой мне недоставало, той, о которой мечтал, находясь на развалинах танцплощадки, и – о, боже! – это она сейчас билась в моих руках, истекая от томления и любовной страсти, а я с удовольствием слушал ее стоны и вскрики, не боясь в эту минуту ничего и никого, даже появления циклопоподобного Андрюши.

Была уже глубокая ночь, когда мы одновременно забылись в сладкой полудреме.

А проснулся я, когда уже совсем рассвело; оттого, что чьи-то ноги то и дело толкались в перину, мешая мне спать. Часы в кухонной стенке у плиты, когда я повернул голову в ее сторону, показывали 10.30. Я приподнялся в постели. Елены рядом со мной не было. Лишь Лариса находилась на кухне, она, нагнувшись, ковырялась в недрах холодильника. Увидев, что я поднялся, она улыбнулась мне своей милой улыбкой. Я, воровато оглядевшись по сторонам, подошел, поцеловал ее в щечку и спросил:

– «Твой» еще спит?

– Какое там, он спать не может, его колотит с похмелья, словно осиновый лист. Да уж все, кроме тебя, встали.

Я собрал свои вещи, разбросанные по полу, выглянул в коридор, убедился, что там никого нет, и шмыгнул в ванную комнату – сполоснуться и одеться. Когда я десятью минутами позже оттуда выходил, меня у самой двери перехватила Яночка: подойдя вплотную, она вставила свою ладошку за пояс моих брюк.

– Савва, у тебя случайно не найдется пары рублей, мы бы пошли, пивка попили, а? – Она заискивающе заглянула мне в глаза.

– Найдется, моя радость! – сказал я. – Конечно, найдется. Командуй общий сбор.

Минутой позже из комнат подтянулись «мены» – Андрей и Славик – рожи помятые, взгляды потухшие, движения замедленные. Они вяло пожали мне руку, приветствуя как старого знакомого. Но не их я ждал, не их мечтал увидеть…

Елена вошла в кухню последней – красивая, надменная, холодная… совсем чужая, губы сжаты, взгляд колючий – не подступись! Глядя на нее, я даже засомневался, что именно ее тело мои руки сжимали в любовных объятиях всего пару часов тому назад.

Пятью минутами позднее мы покинули квартиру. Проехали «зайцами» две или три остановки троллейбусом и вышли у огромного пивного павильона, внутри и вокруг которого копошились словно муравьи в муравейнике, сотни и сотни людей, по большей части, естественно, томимые жаждой мужчины. Здесь, в этом чудесном месте, пиво, – этот замечательный универсальный похмельный напиток, – лилось рекой. Тут было бутылочное и разливное; у стойки и в автоматах; светлое и темное; нормальной температуры и холодное – на любой вкус. Пей, не хочу. Лица моих компаньонов просветлели, они ускорили шаг, но когда до вожделенного входа оставалось сделать всего по паре шагов, дорогу нам преградила какая-то молодая беременная женщина, ведущая за руку малыша трех или четырех лет. Она остановилась перед Славиком и со словами: «Ну, и где же ты шлялся всю ночь, сволочь?» наотмашь влепила ему увесистую пощечину.

– Жена! – выдохнула Яна, машинально прижавшись ко мне.

Увидев, что женщина отпустила ручку ребенка и собирается закатить пощечину и Ларисе, находившейся рядом со Славой, я подскочил и поймал ее уже занесенную для удара руку.

– Извините, мадам, – сказал я мягко, оттесняя Ларису своим телом в сторону на безопасную дистанцию, – я думаю, что здесь произошло какое-то недоразумение.

– Какое еще недоразумение? – вскричала женщина, вырывая руку. – Мне еще неделю назад говорили, что он путается с какой-то блондинкой. Вот с этой сукой, стало быть. – Голос женщины стал надрывно-истерическим и поднялся на еще более высокую ноту.

– Вы знаете… – продолжил я, поднимая обе руки, словно сдаваясь, – я, в общем, лицо незаинтересованное, поэтому могу лишь сказать, что я был с этими ребятами с самого вечера и до сих пор, и девушка эта – моя, а этот… – брезгливо сморщившись (мне это было нетрудно сделать), я указал на Славика, – приклеился к нам десять минут назад на троллейбусной остановке.