Пруссия без легенд - [61]

Но примечательным — а для сдачи без борьбы Пруссии пожалуй и решающим — было то, что в сознании действовавших тогда лиц и их современников о Пруссии более вовсе не было речи. Ведь уже за двенадцать лет до того это государство было готово войти в единое немецкое государство. Оно само по себе стало проблематичным, государственная воля к самоутверждению по отношению к рейху покинула его. Для Пруссии образца 1932 года 20-го июля в общем речь о Пруссии как Пруссии более не шла. Для нее удар Папена по прусскому государству был всего лишь шахматным ходом в трехсторонней борьбе между республиканцами, Немецкой национальной народной партией и национал-социалистами за господство в рейхе. Это был главный вопрос в 1932 году, и для современников падение бастиона республиканцев — Пруссии — было прежде всего победой немецкой национальной партии реставрации: захватывая бастион социал-демократов Германии Пруссию, Папен наносил прямой удар по республиканцам, а непрямой также по национал-социалистам, и усиливал Немецкую национальную народную партию. Эта партия надеялась тогда в схватке между правыми и левыми народными партиями стать выигрывающей третьей стороной и создать господство высших классов. Что особенно сбивало при этом с толку, так это то, что они уже во время Веймарской республики завладели словом "Пруссия", как будто бы Пруссия всегда была их учреждением, и использовали "Пруссию" как знамя и как дубину, с которыми они могли напасть на республику. Гротескный избирательный плакат тех лет изображал кровоточащее сердце с подписью: "Прусское сердце! Кто излечит тебя? Немецкая национальная народная партия!" К той же теме относится сомнительная мифологизация Пруссии таким людьми, как Шпенглер и Мёллер Ван ден Брук в двадцатые годы, и — на более низком уровне — фильмы о короле Фридрихе концерна Гугенберга UFA, которые ловко превратили прусского короля в националистическую и реакционную пропагандистскую фигуру. Кульминационным и конечным пунктом этого мошенничества Немецкой национальной народной партии (НННП) с Пруссией был вымученный "День Потсдама" 21 марта 1933 года — торжественное первое заседание новоизбранного при только что назначенном на пост рейхсканцлера Гитлере рейхстага, который должен был скрепить недолговечный и роковой для НННП союз между Папеном и Гитлером. Этот союз в "День Потсдама" изображался как союз прусской традиции с национал-социалистической революцией. Гарнизонная церковь Потсдама должна была служить для этого декорацией, "Стальной Шлем" [66] проходил парадом вместе со штурмовиками национал-социалистов, рейхсвер изображал статистов, а седой рейхспрезидент Гинденбург, юным прусским лейтенантом сражавшийся под Кёнигграцем, должен был в своей речи вспоминать о "старой Пруссии". Все это не предотвратило того, что в гитлеровском рейхе Пруссия тотчас же бесследно растворилась. Хотя баварец Геринг среди множества собранных им титулов носил и титул премьер-министра Пруссии. Но с этим более не было связано никакой политической функции. Особую роль Пруссии в гитлеровском рейхе невозможно найти даже при помощи увеличительного стекла.

Нужно ли серьезно рассматривать глупое утверждение, что гитлеровский рейх стал преемником прусских традиций, а Гитлер наследником Фридриха Великого и Бисмарка? Тому, кто осилил текст этой книги до этого места, не требуется пространное опровержение. Но все же выскажемся кратко на эту тему. Пруссия, и это всегда было ее особенностью, была правовым государством, одним из первых в Европе. Но первое, что ликвидировал Гитлер, было как раз правовое государство. В своей расовой и национальной политике Пруссия всегда проявляла благородную толерантность и нейтральность. Расовая и национальная политика Гитлера была по отношению к ней крайней противоположностью. Чрезвычайной противоположностью прусской рассудочности был также политический стиль Гитлера, его демагогия и одурманивание масс. А если и связывать с немецкой историей внешнюю политику Гитлера, его гигантоманские идеи порабощения, то это будет вовсе не история Пруссии, а история Австрии: политика Шварценберга в 1850 году, его видение среднеевропейского Великого Рейха. В конце концов Гитлер был австрийцем, и вовсе не была совсем уж неудачной шутка, циркулировавшая по Берлину в тридцатые годы: "Гитлер — это месть Австрии за Кёниггратц".

Иногда наоборот пытаются приписывать прусские традиции и убеждения оппозиции НННП по отношению к Гитлеру, которая как подземный поток прошла через все двенадцать лет существования Третьего рейха и в заключение даже на краткое мгновение вышла на поверхность. Таким образом проводится мысль, что прусская история закончилась не в бесславный день 20 июля 1932 года, а совсем в другой славный день 20 июля — в день попытки консервативного путча 20 июля 1944 года. Но и это при ближайшем рассмотрении не выдерживает критики. Верно, что в списке смертников после заговора 20 июля можно найти знаменитые прусские имена: Йорк и Мольтке, Харденберг и Шуленбург, Кляйст и Шверин, если называть только их. Но главной фигурой событий 20 июля был Штауффенберг, баварец; среди них были также представители всех остальных немецких земель, которые отдали свои жизни при этой запоздалой и напрасной попытке спасти Германию. 20 июля эти люди хотели спасти не Пруссию, а Германию. Для них тоже Пруссия давно уже вошла в Германию; в своих политических планах и проектах объединенной и обновленной Германии Пруссия больше не играла никакой роли, и если бы они добились успеха, Пруссия не была бы восстановлена. И Пруссия при них стала бы уже только лишь воспоминанием.