Прозрачная маска - [112]

Вдвоем они сидели в середине коридора, и хотя я был совсем близко к ним, но их разговора не слышал. Приближаться было неудобно, да и ходить мимо тоже не совсем прилично. Поэтому решил довольствоваться зрительным наблюдением за ними. Расскажу о том, что видел и что мне позднее поведал Милошев.

Тяжело дыша, художник рассказал ей, с каким трудом добрался до больницы, чтобы передать неприятную новость о задержании ее супруга, доцента Филипова, органами милиции.

Мне было видно, как она, рыдая, схватилась за голову. А через минуту, уставившись на Милошева, схватила его за руки. Стала расспрашивать о причинах внезапного ареста. Он ответил, что ему ничего не известно о случившемся. «Впрочем, причины, — говорил он, — не так уж важны; если они не подтвердятся, его обязательно освободят. Теперь в стране стабильная власть, и никто не позволит арестовывать невинных людей средь бела дня. Если Патьо вышел невредимым из круговерти Девятого сентября, теперь с ним ничего не случится, сейчас не война, а мирное время».

Она снова заплакала, шепотом проклиная милицию всего мира, которая всюду вмешивается в личную жизнь людей. Милошев ей что-то говорил, стараясь успокоить. Когда она немного пришла в себя, он собрался уходить, однако Юрукова снова схватила его за руки и стала умолять не оставлять ее одну, больную и несчастную. Теперь она пришла в ярость. Милошев попытался ее успокоить. Но в результате получилось совсем неожиданное: Юрукова упала, потеряла сознание. Пришлось позвать медсестер, которые отнесли ее в отдельную палату.

Теперь и я был вынужден покинуть свои наблюдательный пост, но войти к больной не мог. Пришлось остановиться у входа в палату. Нужно было срочно вызвать врача и подождать его решения.

— Ничего страшного не случилось, — выходя, ответил врач. — Обычный нервный припадок. Укол успокоит ее.

В этот момент ко мне подошел взволнованный лейтенант Павел Бакрачев, тоже одетый в белый халат и временно играющий роль швейцара у главного входа в больницу. В нескольких словах я объяснил ему случившееся и приказал возвратиться на свое место, надеясь, что задуманная операция удастся.

И я не обманулся. Примерно через двадцать минут Юрукова и Милошев вышли из палаты. Она подхватила его под руку, в свою очередь другой рукой придерживала под мышкой небольшой пакет.

Успокоившись и придя в себя, Юрукова попросила художника, не может ли он оказать ей маленькую услугу. Естественно, тот с охотой согласился, Ведь именно этого он ждал и в этом заключалась его миссия в нашей операции. Она с мольбой сказала, что сам бог послал его к ней. Извинилась, но на всякий случай попросила побожиться, что он сохранит в тайне все, о чем она сообщит. Милошев полушутя-полусерьезно заявил, что он безбожник, что уже опоздал налаживать отношения с богом. Однако заверил, что ей, прелестной женщине, супруге его друга, он не может отказать ни в чем.

Получив такое заверение, она попросила его на мгновение повернуться к окну, что он выполнил не раздумывая. Послышался шелест бумаги, и когда она произнесла «Готово» и Милошев обернулся, он увидел в ее руках пакет. Она вплотную подошла к нему, протянула пакет и взволнованно заговорила:

— Это дорогие семейные реликвии. Прошу вас, сохраните их до моего выхода из больницы. Вероятно, это будет завтра. Ну а если произойдет задержка по не зависящим от меня причинам, передайте пакет моему мужу, если его освободят из-под ареста.

Последующие события развивались очень стремительно. Я шел в нескольких шагах за ними и имел возможность не только видеть их, но и полностью слышать их разговор. Однако это меня уже не интересовало. Когда они приблизились к выходу, я встал за ними, сделав знак «дежурному портье», что все в порядке, пусть приступает к исполнению своих служебных обязанностей.

Портье остановил странную пару, заговорил с ними. Непродолжительная борьба, отчаянный крик Юруковой, видимый «протест» Милошева — и пакет в руках лейтенанта Бакрачева.

Наступил момент моего вмешательства и вынужденной расконспирации. Когда я подскочил к ним, Юрукова с криком набросилась на Бакрачева, но он одной рукой отбросил ее и, подняв вверх руки, быстро разорвал пакет. В руках оказалась обычная дамская сумочка. Он открыл ее и извлек продолговатую коробочку, очень похожую на готовальню с чертежными приборами.

Открыл ее и ахнул.

— Это семейные реликвии! — неистово визжала Диана Юрукова. — Верните сейчас же!

— Если они не украденные, возьмите их, — с иронией отвечал Бакрачев, протягивая ей коробочку. Но я упредил ее и выхватил у него коробочку. Мне было достаточно нескольких секунд, чтобы раскрыть ее, увидеть внутри бриллианты и снова быстро закрыть, дабы избежать новых столкновений с пришедшей в бешенство женщиной и не рассыпать и не растерять драгоценные камни.

— Не имеете права, не имеете права! — вопила она. — Это безобразие! Беззаконие!

Не помню, с каким чувством я смотрел на нее, однако быстро собравшаяся вокруг нас толпа немедленно укротила женщину в больничном халате, удерживаемую с одной стороны Милошевым, с другой — лейтенантом Бакрачевым.

Дальше молчать было невозможно. Нужно было что-то сказать, чтобы объяснить и успокоить собравшихся, открыть причину происходящего.