Прожорливая Красотка - [3]

— Хранилище отбросов! — заводится он. — Целые эпохи накапливали знания, чтобы с помощью лучшего мозга в нашей эре — моего мозга! — породить такую машину, и вот этот двоюродный братец гориллы говорит мне, что это идеальное хранилище отбросов! Тут передо мной новый аспект интеллекта, мысль будущего, плодоносящая в настоящем, а грязный каннибал заявляет, что это Хранилище Отбросов!! Созвездия склоняются над моим творением, и само Время видит, что оно не прошло даром, а ты, — ты, косолапый свинопас, — ты называешь его ХРАНИЛИЩЕМ ОТБРОСОВ!!!

Так он, видать, увлекся моей идеей, что в этом месте даже слезу пустил. Ничего не скажешь, оно приятно, ежели с тобой соглашаются так долго и громко, как Морис. Потом у него уже, видно, слов не хватило, он эту бутылку бренди обеими руками обхватил и мигом вылакал, что в ней еще оставалось. После свалился и дрых — до тех пор, пока стрелка весь циферблат не обошла. Видать, работа его утомила.

Когда он, наконец, очухался, вид у него был слегка обалдевший.

— Теперь я себя чувствую гораздо лучше, — говорит он, — поверх того, что мне гораздо хуже. Ты был прав, это хранилище отбросов.

Для начала он ее запрограммировал, чтоб она ему всю дрянь удалила — из крови, из печенки, из почек, из сердца. Ну, это ей раз плюнуть. Заодно она его в два счета от похмелья избавила. Еще побрила вдобавок и аппендикс вырезала. Этой машине только мигни, — она тебе разом чего хочешь удалит.

— Назовем ее Прожорливой Красоткой, — говорю я, — в том смысле, что она что угодно жрет. И притом так она это делает, что просто красота.

— Так мы ее будем называть между собой, — соглашается Морис, — но в обществе она будет известна как «Пантофаг».

А это то же самое, что «Прожорливая Красотка», только по-гречески.

Под такое настроение решил я поделить на нас с Морисом один свой Воксо. Каждый берет себе половину настроенного аппарата, и можешь говорить друг с другом на каком угодно расстоянии. А вид у моего Воксо такой, что его никто и не заметит.

Сняли мы большой киоск и выставили нашу Прожорливую Красотку, нашего Пантофага, на торговой ярмарке.

Ну, это было представление, я вам скажу! Люди так и перли, и все смотрели и слушали, пока сплошная стена зевак не выстроилась. Мой Морис соловьем разливается, а что касается меня, то я, по-моему, еще хлеще. А уж вид у нас, ясное дело, как у заправских джентльменов, особливо после того, как мне Морис намекнул, что я вроде, для этого случая слишком скромно одет — в одной ночной сорочке. Я его понял, сходил, еще рубаху сверху на себя напялил. А уж наша Красотка так вся и блестит, переливается, — все, что из Вотто-металла сделано, всегда так блестит.

Ребятишки швыряли в нее конфетными обертками, те исчезали прямо на лету. «Обыщи меня!» — орали они, и сразу у них, в карманах, что ни к чему не годилось, исчезало бесследно. Был там один тип с битком набитым портфелем, так этот портфель в одну секунду стал пустой. Кое-кто, конечно, визг поднял, как лишился усов или бороды, — ну, мы втолковали, что им эти заросли на лице ничего не прибавляли; ежели б все эти их украшения имели хоть мало-мальскую ценность, машина их ни за что бы не тронула. Мы им показывали на других, у которых кусты на лице остались в целости и сохранности; эти, что бы там за своим кустарником ни скрывали, но уж им-то шерстяной покров, видать, требовался.

— Могу ли я установить одну такую машину дома и когда? — спрашивает одна дама.

— Завтра, за сорок девять девяносто пять вместе с установкой, — отвечаю я ей. — Наша машина, мадам, избавит вас от всего бесполезного. Она ощиплет вам курицу и кости из мяса вынет вместо вас. Она вам все старые любовные записочки в вашем письменном столе изничтожит, оставит только письма от ребят, которые имели в виду именно то, что писали. Она избавит вас от тридцати фунтов лишнего веса в самых стратегических местах, так что, по справедливости, мадам, одно это окупает ее цену. Она выбросит все старые пуговицы, которые ни на что не годны, и все семена, которые никогда бы все равно не взошли. Она вам ликвидирует все, что ни к чему не пригодно.

— Эта машина способна выносить моральные и этические оценки, — просвещает Морис народ. — Она способна выдвигать и обосновывать категории.

— Морис мой компаньон, — говорю я всем. — Мы выглядим одинаково и думаем одинаково. Мы даже говорим одинаково.

— Если не считать того, что я выражаюсь иератически, а он демотически, — подтверждает Морис. — Перед вами единственный аннигилятор в мире, который способен делать полные философские заключения. Это непогрешимый судия, который сам определяет, что в мире приносит какую-либо пользу, а что — нет. И все бесполезное он аккуратно ликвидирует.

Ребята, люди все утро так и перли посмотреть нашу машину. Только после полудня это наводнение чуток пошло на убыль.

— Интересно, сколько народу побывало у нас в киоске за утро? — говорит мне Морис. — Я бы сказал, тысяч десять.

— А мне гадать ни к чему, — говорю я. — Вошло девять тысяч триста пятьдесят восемь, Морис, — говорю я ему, потому что я всегда машинально чего-нибудь считаю. — И вышло девять тысяч двести девяносто семь, продолжаю я, — не считая тех сорока четырех, которые и сейчас здесь околачиваются.