Прозаические лэ - [37]

Мир здесь был безлюдным и дышал иначе. Вот пробежала лисица. Вот упала с дерева ветка. Вот взлетели стаей вороны. Фриек ехала и ехала, мех ее теплого плаща ласкал щеку и поспешно впитывал слезы, чтобы дочь Эрвана де Морвана, упаси Боже, не заметила, что плачет.

И вот видит Фриек перед собою стонущий сугроб.

К тому времени к Фриек уже вернулась ее изначальная черствость, и пробраться к ее душе какому-то стонущему сугробу было никак не возможно. Однако, не отличаясь мягкосердечием, Фриек с лихвой возмещала это любопытством. Потому она приблизилась к сугробу и спросила:

– Ты почему ведешь себя не так, как подобает хорошо воспитанному сугробу? Что это за сетования и слезы? Погоди, пока настанет весна, тогда и плачь, а сейчас, пока зима в разгаре, лежи-ка ты себе тихо и обрастай пушистыми боками. Вот что я тебе скажу! А ты что мне скажешь на это?

Сугроб пошевелился, и из него показалась рука, тонкая и красивая молодая рука, только голая и какая-то синяя. Фриек, впрочем, сразу узнала эту руку и вскричала:

– Сестрица Секста! Как же вышло, что ты превратилась в снежный сугроб? И где остальные части твоего тела?

Рука пошевелила пальцами и поникла. Тогда Фриек, хотя ей этого и не хотелось, спрыгнула с лошади, подошла к сугробу и раскопала его. Внутри обнаружились и остальные составляющие части Сексты, младшей дочери сира Алена из Мезлоана. Глаза ее уставились на Фриек, обметанные морозом губы затряслись, подбородок заходил ходуном, а из дырочек для дыхания протянулись две светлые дорожки застывших соплей. Волосы растрепались и обросли сосульками, да и все прочее находилось в столь же плачевном состоянии.

– Вот это да! – воскликнула Фриек. – Давно не видела я ничего подобного!

А Секста лишь тряслась и пыталась глядеть на сестру с мольбой, но вместо этого закатывала глаза и заваливалась в обморочный сон.

Тогда Фриек сняла с себя теплый плащ и хорошенько закутала Сексту, затем усадила ее на лошадь и сама села в седло. Одной рукой она придерживала сестру, и так они поехали обратно в замок Морван. По пути Фриек то и дело хлопала Сексту по щекам или дергала ее за уши, проверяя, не замерзла ли она насмерть.

Сир Эрван по-прежнему был в отлучке, но это Фри-ек знала и без докладов. Она распорядилась, чтобы слуги развели пожарче огонь, и поставили возле кровати две жаровни, и сварили с пряностями вино – и все это подали незамедлительно. Сексту уложили на кровать, и Фриек, также изрядно замерзшая, устроилась рядом. Обеих накрыли одним одеялом, обставили жаровнями, напоили вином с пряностями и положили в ногах большой камень, заранее нагретый в камине и обернутый покрывалами.

Фриек сказала сестре, которая из синей постепенно делалась сначала фиолетовой, а затем нежно-розовой:

– В последний раз вот так рядом мы лежали с тобой в материнской утробе, но я этого совсем не помню. Теперь же говори мне, сестра Секста, что заставило тебя уйти из дома и превратиться в сугроб? Да только говори правду, потому что из-за этого твой отец готов убить моего. Ведь он думает, будто тебя похитил и растерзал бисклавре!

– Ах, сестра! – сказала Секста. – Вот что произошло. Когда я узнала, что молодой сир Галевин полюбил тебя, мне стало завидно: раньше-то у меня было все самое лучшее, а у тебя – все самое худшее. Но с некоторых пор ты живешь в добром замке Морван, единственная дочь своего отца и, следовательно, единственная наследница его состояния. А тут еще сир Галевин, такой красивый и обходительный…

– Да он слабак!

– Нет, сестра, он красавчик и человек отважный. Кто еще решился бы переодеться волком ради того, чтобы угодить возлюбленной?

– Будто я просила мне угождать, да еще таким нелепым способом!

– Его песни звучали так сладостно, а его арфист играл так пленительно, – продолжала Секста. – Мне же вдруг безумно захотелось оставить тебя с носом, Фриек, поэтому я тайно ушла из дома и, улучив минуту, переговорила с арфистом. Уж он-то должен был знать, как завоевать сердце Галевина.

– Арфист! – вырвалось у Фриек помимо ее воли. – Так и знала, что его это проделки. Что же сказал тебе этот предатель?

– Он обещал мне, что сердце Галевина будет моим, так или иначе, и если оно не перейдет ко мне по праву любви, то я получу его зажаренным к завтраку.

– Он подговорил тебя бежать из дома?

– Да, сестра! – и Секста заплакала.

А Фриек смотрела, как она плачет, и не чувствовала ровным счетом ничего.

* * *

Молодой сир Галевин сидел в углу большой клетки и смотрел в одну точку. Его колотила дрожь, и от холода, и от печали, и от потери крови. Он кутался в рваные волчьи шкуры, но это мало ему помогало.

Галевин пытался понять, испытывает ли он страх перед волком, который лежал в той же клетке и хрипло дышал, показывая желтые зубы. Бока у него провалились, шерсть потускнела, но пятно крови под волком больше не росло.

Потом волк сказал:

– Придвинь ко мне миску с водой.

Галевин так и поступил, и волк с его помощью напился.

– Ложись рядом, – сказал волк. – Я согрею тебя.

Галевин растянулся возле волка и обхватил его за шею рукой.

– О какой девушке говорил Ален из Мезлоана? – спросил, после долгого молчания, волк.