Проза жизни - [34]
— А как вы думаете рассчитываться с теми двумя организациями, которые оплатили этот круиз? — осведомился Павел. — Пока что вы им, судя по документам, ничего не возвращали. А уж скоро год исполнится…
— Что, кто-то в обиде, настаивает на платеже? — поднял брови Михайленко, явно копируя ивашневские обороты и манеры.
— Ты извини, Михалыч, мою неопытность, — подхватил Иван, — но я что-то впервые слышу о таком виде взаиморасчета, как оплата натурой. Может, вы тут уже на трудодни перешли и отовариваете их, как когда-то в колхозах? Но, видимо, эти ликеро-водочные изделия оприходованы на вашем складе? Пусть мне принесут карточки складского учета… — ласково язвил Ивашнев.
— Я отказываюсь давать показаниям этим… этим… молодым людям! — закричал тут Огородников.
— Выбирайте выражения! — предостерег Ивашнев. — Мы руководители этой комиссии, а «молодых людей» поищите на улице.
— Ну, дело тут уголовное, — как можно спокойнее продолжал Стольников. — Так что мы передаем его в прокуратуру.
Ивашнев тут же подхватил его слова:
— Да, если карточек складского учета вы предъявить не можете, то состав должностного преступления налицо. Так что, Павел Георгиевич, приберегите свои демонстрации протеста для следователей. Там вам и расскажут, что такое допрос, а что — ревизия министерства. Мы вас больше не задерживаем.
— Э, Георгиевич, — выдавил тут Михайленко. — Напиши им объяснительную, как все было…
— А Виктору Михалычу мы бы предложили ознакомиться с проектом заключительного акта.
— Досрочно? Ай, молодцы, — фальшиво засмеялся Михайленко.
Все эти дни и недели он, конечно, только и думал об итоговом документе, но увидеть его сейчас было для него самой большой неожиданностью. Пригласил в свой кабинет, который мог сравниться разве что с апартаментами начальника управления. Замаскированная дверь в комнату отдыха, кондиционер, селектор, пять телефонных аппаратов, ковер, мебельная стенка, телевизор, вентилятор, сувениры на полках — все говорило о том, что роль начальника финансового отдела здесь непомерно раздута.
Читая, Михайленко ставил на полях точки красным карандашом.
— Да-а! — воскликнул он, откидываясь в кресле. — Да, ребята, впервые за двадцать лет читаю такой шедевр. Или я чего не понимаю, или у вас смена кадров вызвала такие перемены? Могу, к слову, показать акт предыдущей ревизии. Что вы! Наш опыт обобщать надо по тому акту!
— Он у нас имеется. И мы отметили все те позиции предыдущей ревизии, которые не выполнены вами и сегодня. Кстати, ваши махинации с премиями и командировками за три года не стали тоньше.
— Нет, Герасимович, серьезно: тут у вас только одно светлое слово — «Акт». Как мы о вас ни заботились, а все же не углядели. И где вы достали столько черной краски, ума не приложу!
— А ты приложи, Михалыч. И быстро поймешь, что, несмотря на твои ахи-охи, ни одна позиция смягчена нами не будет.
— Но я не подпишу такой акт…
— А ты и не уполномочен его подписывать — ты его только визируешь. Разве было так, чтоб ты не завизировал то, что подписала Кондратьева? А на отдельной бумажке — бога ради! — все свои соображения и возражения нарисуй, мы их коллегии и представим. Я популярно излагаю?
— Популярно. Но здесь не приложены документы. Где эти объяснительные внештатников? Выписка из судового журнала?..
— Да, их пока нет, и появятся они в самый последний момент, в день подведения итогов работы комиссии. А то, Михалыч, работники у нас какие-то небрежные подобрались — из опечатанных сейфов бумажки улетают! — добивал Ивашнев. Михайленко смолчал. Снова вчитывался в машинописные строчки, поинтересовался: где же печатали? Машбюро, насколько он знает, такого документа не получало… Осведомился, можно ли показывать акт Кондратьевой или же это «болванка», пробный черновик?
— Можно показать, — взглянув на Павла, разрешил Ивашнев. — Пометка «проект» и отсутствие — пока — наших подписей не делают акт официальным документом. Пусть ознакомится в предварительном порядке, чтобы знать перспективы.
— Ну, спасибо, ребята, славно потрудились, на весь Союз ославили! Но ведь и Кондратьева не подпишет такого акта!
— Правильно, Витя! Сначала она должна принять меры, а уж потом подписывать. Это уж как водится… Когда мы ей подадим не проект, а документ со всеми приложениями и подписями — тогда и завизирует, — в интонации Ивашнева, внешне предельно дружелюбной, недвусмысленно проскальзывала угроза.
— Не со всеми приложениями, — поправил Стольников. — Два документа мы передаем в прокуратуру.
18
В гостинице, перечитывая акт, Иван восхищенно цокал языком. Какие золотые факты! Какой шедевр изваяли! Как формулировки отлудили!
— Эх, эту бы нашу энергию — да в мирных целях! — заметил Павел. — Тебе не кажется, что мы только тем и занимаемся, что мечем бисер?..
— Вообще-то, я бы нашел себе в этой жизни более эффективное применение, чем мерить длину полотенец, — отвечал Ивашнев.
— Да, мы об этом говорили: в прокуратуре тебе надо работать. Но знаешь, Ваня, ты просидишь в аппарате дольше Калачева. Правда, совсем по иной причине.
— По какой же?
— Ты представь, как Тургенев подает руководству добытые нами материалы. Несет наверх в клюве факт Ивашнева, но вовсе не называет там фамилии Ивашнева. И стрижет лавры. Аксакал питается нашим интеллектом, и ты ему нужен как донор интеллекта, понимаешь?
Как бы развивалась страна, если бы Андропову удалось еще в течение нескольких лет проводить в жизнь свой новый курс, — этим вопросом задаются сегодня российские и многие зарубежные исследователи.В последнее время чаще сравнивают действия Андропова и первые шаги на посту президента В. Путина. Станет ли он вторым и улучшенным изданием Андропова? Какой будет программа преобразования страны? От решения этих вопросов зависят судьба страны, ее будущее.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.