Проза Дождя - [14]

Шрифт
Интервал

Конец ознакомительного фрагмента.

Читать полную версию
Еще от автора Александр Евгеньевич Попов
Взрослые сказки

Сказка – не жанр, сказка – состояние души.Сказка-Гримм, сказка-Гауф, сказка-Андерсен…Сказка-Попов – из этого ряда? Конечно, нет. Здесь, скорее, сказка-Довлатов, сказка-Шукшин, а еще – сказка-Сэй-Сёнагон, сказка-Олеша…Здесь не сказка, но сказывание, сказывание как вопрошание, как изумление и как отчаяние. Сказка как заметы на полях жизни, извечно горестной, горькой, волшебной…Взрослые эти «сказки» – потому что для выживания, для сохранения своей души во взрослом, убийственном мире созданы. А сказки – потому что отчаяние их – не смертный грех, но тропинка к Свету.

Восьмая нота

В книгу избранной прозы Александра Попова вошли как недавно написанные, так и уже публиковавшиеся прежде рассказы и миниатюры.

На высоте поцелуя

Однажды пообещал поэтам подарить книгу стихов без слов. Они возмутились, возразили – быть такого не может. Но в поэзии всё возможно, она старше письменности. Когда поэты получили на руки строки, состоящие из сколов уральских камней, они смирились.Я ищу поэзию во всем, она соизмерима с миром. Написал «Цифростишия», где вместо букв – цифры, где вместо слов – натуральные числа. Потом вышли «Хулиганские дроби», дробь – это тоже поэзия, танец числителя со знаменателем.Теперь перед вами новая книга стихов: ведь губы, соединенные в поцелуе, это четверостишия.

Дневник директора школы

Дневник Александра Евгеньевича Попова, директора одного из лучших в России физ-мат. лицеев, челябинского 31-го, чтение уникальное. Перед нами – размышления и раздумья человека, который заведомо больше Системы, но судьбой и своим выбором обречен в ней работать. Сейчас, когда Попова преследуют уже «на государственном уровне» (в апреле 2013 на него завели уголовное дело, пытаясь уличить в «пособничестве в получении взятки»), переиздание этого дневника особенно актуально. В нем – весь Попов, и человек, и учитель, и писатель.

Нью-Йоркский марафон. Записки не по уму

Хотелось за отпуск написать несколько рассказов от лица женщины, сбежавшей от жизни в тайгу. От трех кольцах на руках, о незакатной улыбке. Нью-Йорк помешал. Осенью сюда люди со всего света съезжаются бежать марафон. А я не могу, у меня одна нога для бега, другая – для неспешной ходьбы. От марафона не отказываюсь. Метры заменяю на мысли.

Соседи по свету. Дерево, полное птиц

Это издание, по существу, содержит под своей обложкой две книги. Их авторы, Александр Попов и Любовь Симонова, незнакомы друг с другом. Однако, по мнению редактора-составителя, их творчество родственно в чем-то корневом и главном.С одной стороны, каждому из них удалось редчайшее для нашего времени подделок и имитаций – нащупать свою, уникальную тропу движения к сути, к истокам вещей. С другой, основа их творчества – самозабвенное доверие миру, открытость его энергиям. Диалог со вселенной, ведомый в детстве любому, перерастает здесь границы художественного приема, творческого метода.

Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".

Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».

Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…

Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.

Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.

И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.