Проза (1966–1979) - [53]
Красный Вединг! — поднимает сжатый кулак расстрелянный бессмертный Эрнст Тельман…
Мы читаем стихи в Обществе дружбы с Советским Союзом. Скромное, похожее на большой сарай помещение набито до отказа. Сцена украшена портретом Ленина и громадной цифрой «50» — нашим выступлением начинается цикл вечеров в честь пятидесятилетия Советской власти.
Приподнятое настроение аудитории — просто одетых людей всех возрастов — передается нам. Читать радостно и волнующе. Мы понимаем, что восторженность, с которой нас здесь встречают, — выражение чувств Красного Берлина к Красной Москве.
Молодежь не только бешено аплодирует, но и бурно топает ногами — высший знак выражения восторга.
После чтения стихов отвечаем на вопросы. Сначала — организованно, со сцены, через переводчика, потом сходим в зал, смешиваемся с публикой. Я, к сожалению, знаю всего несколько немецких слов — признаюсь, что не слишком любила этот язык… Но ведь существует еще язык глаз и улыбок…
ТЫ ПРОСТИ МЕНЯ, ЗИНА…
Посмотрели бы на меня сейчас ребята из 667-го стрелкового полка 218-й Краснознаменной Ромодано-Киевской дивизии или из 1035-го КСАП — отдельного Калинковичского самоходного артполка!
Думали ли мы, вжимаясь в осыпающийся, грохочущий окоп или врастая в броню обстреливаемой самоходки, что когда-нибудь кто-нибудь из нас будет рассуждать в Берлине с немцами о поэзии?
Нет, конечно же, не думали. Не думали мы об этом, когда поднимались скромные холмики братских могил на взбудораженной земле, — от самой Москвы до самого Берлина.
Ты прости меня, Зина Самсонова из села Колычево, и ты, Машенька Широкова из села Непорова, — две рязанские подружки-хохотушки, два отчаянных батальонных санинструктора 218-й стрелковой. Вам так никогда и не исполнилось двадцати…
Прости меня и ты, Лена-санинструктор, по прозвищу «Большая старшина», — не помню ни фамилии твоей, ни года, ни места рождения. Знаю лишь место и время твоей смерти — дальние подступы к Риге, октябрь сорок четвертого… И никогда не смогу позабыть, как это произошло…
Вот, казалось, что годы притупили боль фронтовых воспоминаний. А здесь, в Вест-Берлине, они снова пошли на меня в атаку.
И я даже не могу точно объяснить, почему мне так хочется сказать всем, кто не дошел до победы: «Простите!..»
И моим однополчанам, и совсем, совсем незнакомым однокашникам. И юным поэтам, которые так и не увидели ни одной строчки своих стихов напечатанной. Тем, которые могли бы сейчас сидеть здесь, в Западном Берлине, вежливые, готовые к бою, ничего не забывшие, верные фронтовой дружбе, мысленно вспоминающие погибших товарищей.
Да, никогда я еще не чувствовала так остро горький вкус воспоминаний, как при этой встрече.
И в то же время появилось ощущение, что в жизни поставлена необходимая точка.
И я горда, что мне еще раз оказана высокая честь сразиться за идеалы своей юности.
1967
Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В ПАЛЕРМО
Когда я вышла на площадь Испании, поднялась настоящая русская метель. Мокрые хлопья снега мгновенно побелили зеленые пальмы и пинии, принарядили старые дома, густо облепили прохожих. Метель в Риме, родная российская метель!
Легко, по-южному одетые римляне натянули — словно противогазы — шарфы на носы и рты и ускорили шаги. На площади сразу же стало пустынно и неуютно. Я шарахнулась от шайки развязных хриплоголосых юнцов к чинной стайке длинноволосых девушек, но «девушки»-то как раз и оказались юнцами, а «юнцы» — девушками…
Медленно шла я по торопящемуся продрогшему Риму и, пытаясь хоть немного понять душу города, всматривалась в лица прохожих и в лица домов, читала вывески и афиши.
«После шестидесяти лет» — в кафе с таким элегическим названием и в самом деле сидели только седовласые почтенные люди.
«Jinson-boia» — «Джонсон-палач» было начертано мелом на тротуаре перед вокзалом Терминус. И рядом: «Да здравствуют бедра моей Маризы!»
Здесь же, на тротуаре, выросли большие черные грибы. Это предприимчивые бизнесмены мгновенно организовали торговлю зонтиками: ими здесь обороняются не только от дождя, но и от снега.
А метель все набирала силу. Укрываюсь в соборе святого Петра. Скольжу взглядом по его как бы отполированным экзальтированными взорами туристов сводам. И вдруг, словно удар тока, «Пьета» («Сострадание») Микеланджело. Произведение искусства невозможно, да и незачем пересказывать. Замечу только, что от «Пьеты» трудно — просто физически трудно — оторваться. Я наблюдала, как люди после долгого созерцания наконец уходили, оборачиваясь, и снова возвращались, и снова уходили, и опять ноги несли их к прекрасной мраморной женщине, на колени которой склонился умирающий юноша…
А на улице я увидела современную живую «Пьету». На красный свет, на огромной скорости шла беспрерывно клаксонящая машина. Молодая женщина, ведущая ее одной — левой — рукой, правой бережно поддерживала потерявшего сознание мужчину. И люди долго смотрели им вслед…
Стемнело. Пора было подумать и о грубой, не духовной пище. Я зашла в крошечную тратторию, приютившуюся рядом с моей скромной гостиницей, носившей шикарное название «Люкс». В траттории было пусто. Старуха за стойкой страшно обрадовалась клиентке. Она суетливо приняла заказ и громко закричала кому-то на кухне: «Пьетро, Пьетро, приготовь синьоре спагетти!» Потом она снова уселась за стойку и не слишком музыкально, но с энтузиазмом запела «Санта Лючию». Ну, это уже, конечно, был специальный номер для туристов! Нате, мол, вам, Италию в чистом виде!
Стихотворения 1970–1980 годов пронзительны и искренни. Это воспоминания о войне, которая не оставляет автора никогда, обращения к друзьям, горечь новых утрат, а также — путевые заметки, лирическое осмысление увиденного и пережитого в разных уголках страны и миры.
Поэтессу Юлию Друнину любят и помнят читатели. На протяжении полувека она создавала яркие, пронизанные теплом и нежностью стихи, старалась поддержать, вселить веру в человека своей жизнеутверждающей поэзией.В книгу вошли избранные стихи и поэмы Ю.В. Друниной: стихи о любви, о родной природе, особый раздел посвящен незабываемым дням Великой Отечественной войны, когда поэтесса «ушла из детства в грязную теплушку, в эшелон пехоты, в санитарный взвод».
Юлия Друнина — поэт, любимый многими поколениями читателей, — герой и соавтор этой небольшой книжки, которая состоит из двух частей: сначала рассказ о поэте и его судьбе, затем — стихи.Предпринимая попытку этого нового типа издания, редакция надеется вернуть читателям поэзию, а поэзии — ее читателей.
Творчество поэтессы, лауреата Государственной премии Юлии Друниной широко известно читателям. Лирическая героиня ее новой книги «Мир под оливами» продолжает разговор о своих фронтовых друзьях, живых и погибших, о духовной красоте людей, о человеческих судьбах.
Честность и прямота выражения чувств, активность нравственной и гуманистической позиции, поэтическая достоверность придают особую притягательность лучшим фронтовым стихам поэтессы. Скорбь о погибших однополчанах, думы о фронтовых буднях, о людях на войне постоянно звучат в произведениях автора. Свое отношение к жизни она проверяет, возвращаясь к воспоминаниям фронтовой юности.Размышляет поэтесса о времени, о жизненном опыте, природе, о Правде и Добре, стремится сказать свое слово о международных событиях.Особое место в творчестве Ю. Друниной занимает любовная лирика.
Двухтомник избранных произведений известной советской поэтессы Юлии Друниной (1924–1991) объединяет лучшие стихотворения и прозу, созданные почти за сорок лет её литературной работы. Во 2-й том включены стихотворения (1970–1980) и проза (1966–1979): автобиографическая повесть «С тех вершин», лирическая повесть «Алиска» и лирический путевой дневник «Европа глазами солдата» – рассказы о встречах с Францией, Западным Берлином, Сицилией.
Наташа и Алёша познакомились и подружились в пионерском лагере. Дружба бы продолжилась и после лагеря, но вот беда, они второпях забыли обменяться городскими адресами. Начинается новый учебный год, начинаются школьные заботы. Встретятся ли вновь Наташа с Алёшей, перерастёт их дружба во что-то большее?
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».
Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.
...«Добавлю еще, что помимо нелегкого жизненного опыта очень важно — не менее важно! — наличие художественного чутья, счастливого прозрения, позволяющих бесстрашно отсечь и отбросить все лишнее.Каждый истинный художник приходит в искусство со своей „темой“, да что там темой — со своей жизнью, и только этим он и интересен, при условии, если его жизнь до боли интересна другим. Если она, выделяясь своей индивидуальностью, все-таки совпадает с великим множеством их жизней.Поэтому стихи о войне разных поэтов не мешают друг другу, не повторяют друг друга, а может быть, лишь дополняют.