Проза (1966–1979) - [50]

Шрифт
Интервал

И недаром в послевоенном взлете советской поэзии главную роль играли поэты, рожденные фронтом… Среди них, естественно, были и женщины — участницы войны.

Вопрос (Задает его господин с рыжей бородкой — один из самых активных, но не самых доброжелательных — особенно поначалу — участников дискуссии): Почему вы так поздно издали Кафку?

Ответ(Наровчатов): Поздно ли, рано, но издали. А если уж на то пошло, разрешите спросить: почему вы до сих пор вообще не перевели «Как закалялась сталь» Островского или «Василия Теркина» Твардовского?

Молчание…

Гинзбург: Как переводчик могу дополнить, что процесс перевода такого сложного и необычного художника, как Кафка, — дело трудное, ответственное и требующее много времени. Но если уж задан такой вопрос, разрешите и нам, в свою очередь, спросить: а почему вы, немцы, сожгли Кафку?

Молчание…

Вопрос: Могут ли стихи быть без политики?

Ответ(Казакова): Если я пишу: «Я тебя люблю», где же здесь политика?

Марцинкявичюс: А может быть, это женская политика. Вы, женщины, коварный народ!

Гинзбург: Здесь многое еще зависит от того, кому поэт объясняется в любви. Если, например, он говорит «я тебя люблю», обращаясь к канцлеру Кизингеру…

Смеются немцы, смеемся и мы. Но вот когда, отвечая на вопрос, что такое партийность в литературе, Наровчатов начинает так: «В партию я вступил на Западном фронте — для вас он был Восточным, — и первые свои партийные взносы платил не деньгами, а кровью…» — никто не смеется. В зале становится тихо-тихо…

Вопрос: Мне кажется, что Друнина несколько наивно и упрощенно судит о неоавангардизме, недопонимая, что в условиях нашего общества он является бунтом, своеобразной формой мятежа…

Ответ: Почему же «недопонимаю»? Верю, что многие неоавангардисты искренне считают себя фрондерами, бунтовщиками. Но им не хочется понять одну горькую истину: «фронда» эта опробирована и получила благословение свыше. Ввиду своей безопасности. Это, извините, фронда скомороха, которая никому не страшна. Не страшна именно потому, что неоавангардисты сделали все для того, чтобы отгородиться от народа непроходимой стеной «непонятности». Такая «фронда» устраивает и «фрондеров», и тех, против кого они «фрондируют», — чем бы дитя ни тешилось, только бы не плакало! А вот если оно «заплачет» — будет протестовать против существующих порядков нормальным, человеческим языком, — тогда посмотрим, что останется от иллюзий, которыми тешат себя неоавангардисты…

Я не расслышала новый вопрос господина с рыжей бородкой, но на него молниеносно отреагировал молодой немец с челкой и в темных очках.

— До чего же мы еще заражены фашистским духом! — воскликнул он, обращаясь к рыжей бородке.

Та подскочила, оскорбилась. Между бородкой и челкой завязалась такая перепалка, что только «пух летел» Мы не могли уже и слова вставить…

В молодежном клубе «Са ира», где читали стихи и советские, и западноберлинские поэты, нас встречали с напряженным интересом. Мы видели: слушателей удивляет, что в «репертуаре» советских не только сугубо гражданские, но и любовные, и пейзажные, и философские стихи.

Оказывается, перед нашим выступлением в клубе состоялся диспут под довольно-таки оригинальным названием: «Что такое Советский Союз — рай на земле или полицейское государство?» Мы и наши стихи должны были служить, так сказать, живыми иллюстрациями к теме, наглядными пособиями для аудитории.

Мне кажется, не будет нескромным предположить, что если бы этот диспут состоялся не до, а после нашего выступления, такая, мягко выражаясь, неожиданная постановка вопроса была бы невозможной. Ей-богу, никто из нас не походил ни на ангелов с крылышками, ни на запуганных, вымуштрованных, не умеющих самостоятельно мыслить марионеток из «полицейского государства».

Недаром почти во всех печатных откликах на нашу дискуссию, на наши стихи подчеркивалось, что многим западным немцам придется теперь отказаться от шаблонных представлений о советских людях, о советской поэзии.

ПЛЁТЦЕНЗЕЕ — ВИСЕЛИЦА И ЛОБНОЕ МЕСТО ЕВРОПЫ

Встреча с Западным Берлином обернулась для меня и новой встречей с княгиней Вики Оболенской.

В своих письмах читатели спрашивают, почему сидела Вики в Старом Моабите, а казнена была в Плётцензее. И что такое «Плётцензее»?

Все политические преступники, осужденные на смерть в любой из тюрем Берлина, в ночь, предшествовавшую казни, переводились либо в тюрьму, именуемую «Бранденбург», либо в тюрьму, именуемую «Плётцензее».

Вики Оболенская попала в Плётцензее…

И вот я вхожу в небольшой кирпичный барак — место казней. В частности, в этом бараке были повешены и участники неудачного покушения на Гитлера 20 июля 1944 года… Теперь здесь, если можно так выразиться, музей…

Тусклый зимний свет проникает сквозь два узких, как в церкви, окна. Сразу же цепенею, не знаю, от чего больше: от промозглого холода или от шести железных крючьев, укрепленных на массивной железной перекладине — усовершенствованной виселице, усовершенствованной, между прочим, и за счет того, что вместо веревки палачи употребляли проволоку…

Поражает обыденность, будничность обстановки: маленький темный барак.

А ведь эти обшарпанные стены слышали последний вздох лучших людей Европы, по этому цементному полу, отполированному деревянными колодками осужденных, шли на эшафот Юлиус Фучик и Муса Джалиль…


Еще от автора Юлия Владимировна Друнина
Стихотворения (1970–1980)

Стихотворения 1970–1980 годов пронзительны и искренни. Это воспоминания о войне, которая не оставляет автора никогда, обращения к друзьям, горечь новых утрат, а также — путевые заметки, лирическое осмысление увиденного и пережитого в разных уголках страны и миры.


Ты — рядом, и все прекрасно…

Поэтессу Юлию Друнину любят и помнят читатели. На протяжении полувека она создавала яркие, пронизанные теплом и нежностью стихи, старалась поддержать, вселить веру в человека своей жизнеутверждающей поэзией.В книгу вошли избранные стихи и поэмы Ю.В. Друниной: стихи о любви, о родной природе, особый раздел посвящен незабываемым дням Великой Отечественной войны, когда поэтесса «ушла из детства в грязную теплушку, в эшелон пехоты, в санитарный взвод».


Планета «Юлия Друнина», или История одного самоубийства

Юлия Друнина — поэт, любимый многими поколениями читателей, — герой и соавтор этой небольшой книжки, которая состоит из двух частей: сначала рассказ о поэте и его судьбе, затем — стихи.Предпринимая попытку этого нового типа издания, редакция надеется вернуть читателям поэзию, а поэзии — ее читателей.


Мир под оливами

Творчество поэтессы, лауреата Государственной премии Юлии Друниной широко известно читателям. Лирическая героиня ее новой книги «Мир под оливами» продолжает разговор о своих фронтовых друзьях, живых и погибших, о духовной красоте людей, о человеческих судьбах.


Полынь

Честность и прямота выражения чувств, активность нравственной и гуманистической позиции, поэтическая достоверность придают особую притягательность лучшим фронтовым стихам поэтессы. Скорбь о погибших однополчанах, думы о фронтовых буднях, о людях на войне постоянно звучат в произведениях автора. Свое отношение к жизни она проверяет, возвращаясь к воспоминаниям фронтовой юности.Размышляет поэтесса о времени, о жизненном опыте, природе, о Правде и Добре, стремится сказать свое слово о международных событиях.Особое место в творчестве Ю. Друниной занимает любовная лирика.


Избранные произведения в 2 томах. Т. 2. Стихотворения 1970–1980; Проза 1966–1979

Двухтомник избранных произведений известной советской поэтессы Юлии Друниной (1924–1991) объединяет лучшие стихотворения и прозу, созданные почти за сорок лет её литературной работы. Во 2-й том включены стихотворения (1970–1980) и проза (1966–1979): автобиографическая повесть «С тех вершин», лирическая повесть «Алиска» и лирический путевой дневник «Европа глазами солдата» – рассказы о встречах с Францией, Западным Берлином, Сицилией.


Рекомендуем почитать
У красных ворот

Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.


Повесть о таежном следопыте

Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.


Стихотворения (1942–1969)

...«Добавлю еще, что помимо нелегкого жизненного опыта очень важно — не менее важно! — наличие художественного чутья, счастливого прозрения, позволяющих бесстрашно отсечь и отбросить все лишнее.Каждый истинный художник приходит в искусство со своей „темой“, да что там темой — со своей жизнью, и только этим он и интересен, при условии, если его жизнь до боли интересна другим. Если она, выделяясь своей индивидуальностью, все-таки совпадает с великим множеством их жизней.Поэтому стихи о войне разных поэтов не мешают друг другу, не повторяют друг друга, а может быть, лишь дополняют.