Проводник смерти - [16]

— С каких это пор? — недоверчиво хрюкнув, поинтересовался Нефедов. Ну, хозяин — барин, неволить не буду. А мне требуется, ты уж не обессудь.

Он выпил рюмку и сразу же убрал бутылку от греха подальше.

— А то погостил бы еще, — предложил он, разливая чай. — Все веселее. Веришь, поговорить не с кем, кроме этого дурака хвостатого, — он кивнул в сторону окна, за которым катался по траве совершенно обалдевший от полноты жизни Бубен.

— А мерин? — спросил Илларион.

— А что мерин? Мерин — он мерин и есть, какой с ним может быть мужской разговор?

Илларион фыркнул — Ас Бубном ты, значит, в основном о бабах разговариваешь? — спросил он.

— А о чем с ним, дураком, еще разговаривать? Тем более, я теперь про это дело только разговаривать и могу…

— Как мерин, — вкрадчиво закончил за него Илларион.

— Как мерин, — автоматически согласился Нефедов и тут же, спохватившись, плюнул себе под ноги. — Тьфу ты, вот же язва языкатая! Это еще посмотреть надо, кто как мерин, а кто как жеребец.

— Вот это уже другой разговор, — удовлетворенно сказал Илларион. — А то заладил…

Они допили чай и встали из-за стола. Забродов прихватил свой висевший на гвозде рюкзак и первым направился к дверям.

— Не терпится тебе, — проворчал Нефедов. Ему было немного грустно расставаться с приятелем.

— Не скрипи, Григорьевич, — выходя на крыльцо, откликнулся Илларион. Свидимся еще. Мне ваши места — как астматику кислородная подушка, я без них не могу. Гляди, еще надоем.

— Надоешь — выгоню, — пообещал Нефедов.

Они обогнули дом справа и свернули за угол, куда Илларион три дня назад загнал «лендровер», чтобы тот не торчал посреди двора.

— О-па! — останавливаясь, сказал Забродов. — Вот тебе и уехал. Выздоровел, значит, наш больной.

— М-да, — неопределенно промямлил егерь, глядя на проколотые шины вездехода. — Ну, Колька! Недаром всю их семейку на деревне Козлами кличут. А я, старый дурак, не стал на него протокол составлять. Пожалел, значит.

Задумчиво насвистывая, Илларион подошел к машине и заглянул под капот. Его худшие ожидания немедленно оправдались — аккумулятора как не бывало.

— Хороший был аккумулятор, — сказал он. — Новый. Эх ты, служивый, добавил он, обращаясь к прибежавшему Бубну. — Из-за таких, как ты, Чапаев погиб. Что, стыдно?

Бубен гавкнул — стыдно ему не было.

— Это он зря, — с угрозой сказал Федор Григорьевич. — Шины шинами, а вот аккумулятор ему боком выйдет. За такие дела лет на пять загреметь можно.

— Ну, это ты загнул, — возразил Илларион. — И потом, мы теперь этот аккумулятор днем с огнем не отыщем. Я бы на месте твоего Кольки бросил бы его в речку, и все дела.

— Колька? Аккумулятор в речку? Ну-ну, — ядовито закивал головой Нефедов. — В одном ты прав — аккумулятора не видать, как своих ушей. Ежели он его уже не продал, значит, как раз сейчас продает, и не у себя в деревне, а где-нибудь подальше. Вот тебе и случай погостить. Пока новый аккумулятор достанем, пока колеса, то да се…

— Извини, Федор Григорьевич, — сказал Илларион. — Я с человеком встретиться договорился. Он старый, волноваться будет. Нехорошо. Может, ты меня подбросишь до Завидова на своем «Урале»? Туда ведь верст пятьдесят, не больше. За полдня обернешься. А я через пару-тройку дней приеду. Машину заберу, в деревню наведаюсь, то да се, как ты говоришь…

Федор Григорьевич неодобрительно хмыкнул, но спорить не стал. Вместо этого он отправился в сарай, и через минуту там с треском и грохотом завелся мотоциклетный двигатель. Из распахнутых ворот сарая поплыл слоистый синеватый дым, внутри тревожно заржал мерин, а Бубен разразился заливистым лаем, решив, как видно, что в сарае завелся какой-то страшный зверь.

Мотоцикл рыкнул и задним ходом выкатился из сарая. Это было тяжелое, густо забрызганное грязью, непроизвольно взрыкивающее и кашляющее чудовище с гнутой и ржавой номерной пластиной и коляской, выглядевшей так, словно ею неоднократно прошибали кирпичные стены. Сидевший верхом на этом дымящемся драконе Федор Григорьевич выглядел несколько испуганным, и Илларион понял, почему предложение смотаться в Завидово не вызвало у егеря особого восторга.

— Слезай, Григорьевич, — сказал он. — Дай порулить.

Нефедов с готовностью соскочил с треугольного седла и уступил Иллариону водительское место. Прежде, чем выехать, Забродов доверху долил бак мотоцикла из запасной канистры, лежавшей в багажнике «лендровера» и почему-то не замеченной предприимчивым Колькой-Козлом.

Пятьдесят с небольшим километров, отделявшие сторожку Нефедова от железнодорожной платформы в Завидово, стоили Федору Григорьевичу десяти лет жизни. Так, во всяком случае, показалось ему лично.

Мотоцикл, тарахтя, несся по ухабистым лесным дорогам, содрогаясь всем корпусом, опасно кренясь и с плеском проскакивая огромные, не просыхающие до самых морозов лужи. Порой Илларион сворачивал с дороги на какие-то тропы, о существовании которых Федор Григорьевич даже не подозревал, и тогда егерю приходилось крепко зажмуривать глаза, чтобы ненароком не закричать, наподобие нервной девицы. Нервной девицей он не был, но стиль езды Иллариона Забродова мог довести до слез кого угодно.