Провинциальный человек - [24]

— А ты, между прочим, обязан. И сиди, не увиливай! Не каждый день таки гости.

— Какие?

— То ли не знашь? Уважай передовиков из села!

— Я и так тебя уважаю, — сказал я ему мирным, спокойным голосом, и он ухмыльнулся.

— Ну, спасибо на том! А вот Файка моя размагнитилась. Но я первый не пойду на поклон. Иголка к нитке не ходит. — Глаза у него стали такие печальные, как будто пришел с похорон. И снова жалость на меня навалилась — как быстро меняется наша душа. Еще минуту назад я презирал его, насмехался, но пришла другая минута — и снова я в его власти. Ему тяжело — и мне вместе с ним. А из окна уже надвигалась ночь. Я силился разглядеть небо и звезды, но так и не мог. Чего-то не хватало, и было грустно. За стеной пианино заснуло, и, видно, потому грустно. А Яша кусал губы. Ему, наверное, казалось, что наша пауза затянулась, что он где-то сделал ошибку, что нужно снова собрать все силы, идти на приступ. А неприятель был я, и он пошел в штыковую.

— В общем так, статью от тебя дождуся?! И Файке утрем сопатку. Областная газета — не Петро Логиновских! Живо прибежит вместе с Сашкой. Они ведь ревнуют нашего брата. Как пропечатаешь про меня — живо хвост подожмет.

— Почему?

— А то ли не ясно? На областную моду попал человек. Теперь только гляди за ним, карауль. Любая бабешка прицепится, не отобьешься. Но уж Фаина моя не позволит! Лучше сама вернется. На то и бьем, Федорович! — Он засмеялся. — Хитрой я! А как жили-то — люди завидовали! И машина, скот, всякая птица. Двое телят-подростков взяли на мясо. А она бросила одним махом. Нет, здесь что-то не то. Поди нас изурочили...

Я улыбнулся — узнавал Яшу. Он и в детстве был такой же мнительный, суеверный.

— Как тебе, Яша, не стыдно?! Ты же молодой еще, а веришь в разных чертей. Вот и Динку застрелил. Такую собаку — нехорошо!

— Ну ладно, не ругайся, писатель. А лучше торопись, бери факты из первых рук. Так это у вас называется?

— Я же учитель, Яша! А газета — другое дело... Мое ремесло — класс, ребятишки.

— Не прибедняйся. Бери ручку, пиши!

Я машинально развинтил ручку, и он сразу заговорил. И снова быстро, уверенно, как по книге:

— Значит так. «На любом участке производства он трудится с душевной выдумкой, огоньком. Недавно Мартюшов выступил на собрании в колхозном гараже и внес предложение — принимать по акту каждую отремонтированную машину. Это, конечно, не новое дело, но в колхозе пока что не делалось. А скотник Мартюшов взял да и выступил с личной инициативой. И заметьте, как раздвинулись горизонты работы — скотник помогает шоферам, механизаторам!..» А в нынешнюю уборку я опять на комбайн попросился. Это про меня в прошлом году написали...

— Логиновских?

— Кто больше? И портретик был. Я стою, поднял руку.

— Как ты запоминаешь? Как стихи учишь или...

— Да само оно. Даже вышибает порой, то ли было где-то написано, то ли сам уже от себя. — Он признался доверительным голосом, потом добавил мечтательно: — Если бы в областную попасть! Да-а. Зачесала бы жена право ухо. Да и землячки бы поохали.

— Чудной ты, Яша. Зачем тебе слава?..

— Это ты чудишь, притворяешься. Слава нынче дороже денег. И ты знаешь, и я знаю. Кто на моде, тот и в почете. И я добьюсь любыми путями!

— Любыми, Яша, не надо.

— Э-э, браток, ты, как моя Фаина. Век честным не проживешь. А другие, другие-то! Что они делают? Вон Зырин-то Николай Иванович. Ты ж его только по отчеству. И правильно делаешь, уважать надо таких старичков. У него нынче сараюха сгорела. Прямо дотла, подчистую. Да кого там гореть-то, три гнилушки, два бревна. А Зырин сказал — от проводки это. Провода, мол, были худые. И виноваты монтеры. Не только сказал — сразу сел да поехал. Сараюха-то застрахована — ему и выдали триста рублей да потом еще двести. Умеют жить старички! А гнилушки-то он сам и поджег. Все знают, и я уверен... Или возьми: в магазин придешь — шаром покати. А мигнул продавцу — все есть под прилавком. Он — тебе, ты — ему. Хочешь жить...

— Умей вертеться! Так, что ли, Яша? — Я засмеялся и отвернулся к стене.

— Во-во, Федорович! И я у тебя в долгу не останусь. Только помести меня, пусть прочитают. Значит так, бери ручку, не отставай... «Недавно передового скотника Якова Мартюшова пригласили в школу на воспитательный час. Ребята очень довольны. А потом он ответил на многочисленные вопросы. И волновался, переживал Яков, ведь выступал он в родной восьмилетке. И в этом классе, возможно, стояла та же парта, за которой он сидел в свои детские годы».

— Кончай, Яша! Мы же с тобой в соседней деревне учились. Всю зиму пешком, на своих двоих. Это потом нам школу построили.

— Вроде так. Но Логиновских не будет врать.

— Оно, конечно, раз Логиновских... — Я усмехнулся, но он не заметил. Он опять барабанил:

— «Ребята спрашивали на разные темы. О кормленье скота, о поенье. А под конец задали: какая у вас, Яков Васильевич, мечта? И он ответил: быть всегда впереди!»

— Кто «он»? Ты, что ли, Яша? — переспросил я и засмеялся.

— А ты не скалься! Имей выдержку, тон! И пиши давай, не отвиливай. А то поговорим в одном месте.

И в этот миг зазвонил телефон. Я вышел в коридор и взял трубку. Звонили из вечерней школы, просили прийти, — я там замещал учителя, и теперь меня все время дергали по ночам. Но сейчас звонок был как спасение. Я вернулся к Яше сияющий: