Провинциальный человек - [21]

Я совсем увлекся, ушел в свои мысли, но Яша не дал забыть о себе. И сделал это он резко и грубо: просто постучал по столу кулаком.

— Федорович! Не отвлекайся! То ли спишь, то ли мух считаешь? Нехорошо!.. Выпить со мной не хочешь, послушать меня не хочешь, а еще земляк называешься! В гробу видел я таких земляков, в белых тапочках...

— А ты не шуми, не ругайся... — и только хотел ему добавить какое-то резкое, откровенное слово, но губы сразу точно бы слиплись.

— Ладно, шуметь не будем. А ты, поди, табаком отравился? Ты не куришь его, а ешь, — голос у него был уже мирный, спокойный. Он, видимо, простил меня. А через секунду Яша опять говорил:

— С газеты я и поднялся, потому и в передовики попал. А что, не достоин? Почему глядишь на меня? — Он поднял голову и тяжело задышал. На лбу снова выступил пот, а щеки надулись.

— Достоин, достоин, — ответил я нехотя, и он стал ровнее дышать.

— Вот именно, что достоин! Ничего не пожалею для вашего брата. Угостить, принять — это уж первое дело.

— И порыбачить свозить... — Я улыбнулся. И хорошо, что опять сдержался, а то бы недалеко до беды.

— Порыбачить — самое хорошее дело. Недавно купил «Запорожец». Теперь неводок в багажник — и айда хоть куда. А потом ночь наша — сиди у огня да записывай. Я могу рассказать! Мо-гу-у-у...

— Часто о тебе пишут?

— Ох, часто! Выстригать время нет. Было дело — совсем на моду попал. Что ни газета — то Мартюшов улыбается. И портреты там, очерки, зарисовки.

— Разбираешься в жанрах. — Я усмехнулся, но он меня понял по-своему.

— Я во всем, земляк, разбираюсь. Голой рукой не тронь меня — живо отронишь. И я тебя сильно ждал, ох и ждал, землячок! Все глаза проглядел, измаял. Так баба не ждет мужика, как я тебя дожидался. А ты не ехал...

— Не ехал, — выдохнул я и вдруг почувствовал странное беспокойство. Еще ничего не случилось, а я уж вздрагивал, и сжималось дыхание. Я знал, чувствовал: скоро случится что-то тяжелое, нехорошее, и уже заранее все во мне напряглось. И Яша наклонился близко-близко ко мне, как заговорщик огляделся по сторонам, зашептал:

— Просьба есть, землячок. Поди не обидишь?

— Говори скорей, говори...

— Напиши в областную про меня! Доверяю!

Удар был мягче, чем я ожидал. Но что-то ждет еще впереди? А он шептал прямо над ухом:

— Пусть вся область узнает. В районной кого? И привыкли к районной. А ты в областную ударь, я тебе уплачу... — Последние слова его как обожгли. Я отодвинулся и потянулся за сигаретой. Он чиркнул спичку о коробок. — Кури, Федорович, отдыхай... — он смотрел на меня долгим взглядом, не моргая. Как только не уставали глаза.

— Значит, Яша, покупаешь меня?

— Покупаю, землячок, покупаю, на преступленье зову. — Он засмеялся, но смех вышел жидкий, придуманный, словно бы для меня. Потом помолчал и добавил: — Эх ты, честняга, кому не поверил. Я вон вчера человека убил. Встретил в кустиках, за поскотиной, и зарезал. — Он опять засмеялся, но сейчас уже весело, широко, видно, довольный шуткой. Но и этот смех прошел быстро, как не было. Лицо его обвисло и посерело.

— Горе у меня, писатель. Фаина ушла от меня. И Сашку с собой.

— Как ушла?..

— Все бывает. Не прищуривайся. У людей бывает, и у тебя может быть. Так. Ушла Фаинька моя, дверью хлопнула. Не хочет дела иметь с пузырем.

— С кем?

— Да, да, с пузырем! Так жена прозвала, припечатала. Говорит, что раздули меня, кверху бросили, а копни — в пузыре бело место.

— Не понял, Яша...

— Пустота в пузыре-то! Чего ты не понял. Таку цену она мне положила. Ты слушай — рассказываю. Набросала белья в чемоданишко и ушла. К теще — к матери. И кончилась моя спокойная жись. Как оно там в песне поется: жили, жили, мол, веселились, подсчитали — прослезились...

— Не так оно, Яша, поется. Ты немного слова перепутал, — улыбнулся я, желая перевести разговор в спокойное русло. Но он не дал:

— Слова, говоришь? Эх ты, педагог!.. Фаина жись мне всю перепутала, а жись-то одна... А может, две или три? Как ты считашь? — Он усмехнулся и оглядел меня с головы до ног, точно бы оценивая по какой-то своей системе, — И тебе, педагог, придется...

— Чего?

— Испытать узы брака! Я книжку смешную читал. Так и называлась она — «Узы брака».

— При чем тут книга...

— А при том, при том, догадайся!

— Ты мне, Яша, темных лошадок не подставляй! — Я начал терять терпение. Да и надоели его подозрительные глаза. Они опять изучали меня, оценивали.

— Что ты сказал про лошадок? Я лошадьми не занимаюсь!..

— Хотел тебе, Яша, напомнить одну загадку. Так ведь не отгадаешь? — Я рассмеялся, и смех его разозлил.

— Ты меня не пугай! Сам кого хошь напугаю... Вот так, дорогой! Напугаю, говорит, напугаю — возьму шубу выверну... — Теперь он сам засмеялся. А я ждал продолжения — как он себя поведет. Но он уже пожалел, что вспылил. Наверно, боялся меня обидеть и навсегда потерять. Я был ему нужен. — Ругаться нам, браток, ни к чему. А жениться тебе придется. Сам узнаешь, что почем, испытаешь узы брака... — И он вдруг подмигнул мне, как заговорщику. — И хомут на тебя оденут, и седелко положат, а за оглоблями дело не станет. И повезешь телегу, как миленький.

— Нарисовал ты, Яша...

— Все правильно, Федорович! Стары люди как говорили: человеку да предстоят три ступеньки: вначале родиться, потом жениться, а потом уж можно и помереть. Женитьба-то, замечай, посередке. Ка-ак раз посередке!