Провинциальная история - [5]

Ему вспомнилось детство, зеленые ряды виноградных лоз, тяжелые гроздья осенней порой, которые внушали мысль о неодолимой силе жизни. Опьяненный щедрыми дарами природы, мальчишка уже не помнил ни скрежета секатора по весне, ни жалобных стонов мотыг знойным летом, ни шипения опрыскивателей, ни заскорузлых рук матери, ни посиневшей от раствора, пропитанной потом отцовской безрукавки — дом был завален виноградом, и ни у кого из соседей не было такого урожая.

— Как бы я стал рассуждать? С моим умом? — вернулся Караджов к действительности. — Ну что за упрощенный подход, Стойо! С моим умом я бы не пошел в грузчики, это первое. А во-вторых, ты не забывай, что время щадит только плоды человеческого труда. Остаются пирамиды, а об их строителях никто и не помнит. Директора и грузчики тоже уйдут в положенный срок, а завод останется. Следовательно, производительность придется все же поднимать, и довольно резко!

Кровь бросилась Дженеву в лицо. Продолжать разговор в самом деле не имело смысла. И в этот миг он впервые подумал о том, что люди рождаются на свет, чтобы обрести друзей и нажить себе врагов. Это тоже вечно и неизменно.

— В таком случае готовься к бою, Караджа. Если понадобится, мы пойдем и в окружком, и выше. На сей раз я не уступлю.

Караджов нахмурился.

— Ты что, бросаешь вызов мне? — ткнул он себя в грудь.

— А ты? — прищурился Дженев.

Наступило напряженное молчание.

— Ладно, Стоил! — с расстановкой произнес Караджов. — Не пришлось бы тебе потом пожалеть об этом!

— Тебе тоже, — спокойно ответил Дженев.

2

С некоторых пор окружающие стали обращать внимание на худобу Дженева. Люди просто не узнавали его — кожа да кости, весь сгорбился. Сидя у себя в кабинете, он то и дело проводил рукой по подбородку — утром брился, а после обеда уже щетина выросла. Болен я, не без тревоги думал Стоил. Не зря говорят, что у больных борода растет быстрей и делается жестче. В прошлом году, когда он почти случайно попал к врачу, тот настоятельно советовал ему бросить курить или хотя бы резко уменьшить дневную дозу. Дженев горько усмехнулся: здесь, на заводе, он стал курить в два раза больше.

Да и неудивительно. Предприятие большое, оборудование крайне устарело, каждый божий день приходилось разбирать конфликты, выслушивать ссоры, без конца убеждать, требовать, созывать совещания. Положение становилось все более напряженным — замена станков откладывалась, а план с каждым годом увеличивался. Соответственно увеличивался и процент брака.

Анализируя все это, Дженев постепенно пришел к мысли, что необходимо опытным путем выявить больные места предприятия. Он надеялся таким образом многое поправить, чтобы завод перестал хромать, вошел в нормальный ритм. Подобное исследование могло бы пригодиться и для его диссертации, работу над которой он забросил несколько лет назад. Здоровье у меня дрянное, подытоживал он свои размышления, жизнь все равно проходит без особых радостей — так почему бы не отдать остаток сил важному и полезному делу.

Он начал с домашнего переустройства. Свои книги перетащил в бывшую детскую комнату, которая теперь стала его кабинетом. Потом в углу возле окна появилась небольшая чертежная доска с лампой на штативе — здесь он чертил разные схемы и диаграммы. Несколько месяцев назад на его письменном столе засверкал миниатюрный калькулятор, привезенный кем-то из друзей из-за границы. В ящике стола хранились в футлярах логарифмическая линейка, ручной хронометр, японская автоматическая камера для ведения кинохронометража, а в шкафу — катушки пленки, заснятой в разное время, каждая под своим номером, с обозначением дат и цехов. Ночами он проектировал заснятый материал на стену, и в комнате оживал завод, двигались люди, работали станки — как в немом кино. Дженев с напряженным вниманием следил за маленьким зернистым экраном, иные кадры прокручивал снова и еще пристальней всматривался в изображение.

Иногда к нему заходила жена. Она была моложе его, а умелая косметика, ярко накрашенные губы и пышные обесцвеченные волосы делали ее совсем молодой. Понаблюдав от двери за странным занятием мужа, она с капризным видом выдергивала штепсель. Экран внезапно исчезал, и во мраке одиноко мерцал огонек сигареты.

— Мария, включи!

— Антракт! — слышался ее грудной голос, и она зажигала торшер.

— Сделай милость, включи и оставь меня в покое!

Царственной походкой Мария подходила к мужу, давала ему подзатыльник и склонялась над папками.

— Организация производства и нормирование труда, — читала она вслух и с иронией продолжала: — Аспекты. — Стоил терпеливо ждал. Мария заглядывала в другую папку: — Мера труда и мера потребления. Обратные связи. — Дженев невозмутимо курил. — Ты сумасшедший! — вздыхала Мария и в душе поражалась худобе мужа.

С тех пор как они поженились, прошло немало времени. Во всяком случае, вполне достаточно, чтобы испепелить иллюзии, отрезвить первое пылкое чувство. Они познакомились в Софии в какой-то студенческой компании. Мария, заносчивая гимназистка, проявила интерес к молодому ассистенту с романтической биографией и напевной речью северянина. Несколько раз они сходили в кино, потом Стоил пригласил ее на концерт.