Провинциализируя Европу - [30]

Это напоминает об обсуждении Гегелем в «Науке логики» Аристотелевой категории «жизнь». Гегель принимает тезис Аристотеля, что «жизнь» – это выражение всеохватности или единства в живом организме. «Члены и органы живого тела… – пишет Гегель, – есть то, что они есть, лишь в их единстве… Простыми частями становятся члены и органы лишь под рукой анатома, но он тогда имеет дело уже не с живыми телами, а с трупами»[175]. Только со смертью это единство распадается, и тело становится добычей объективных сил природы. Со смертью, как объясняет этот параграф Гегеля Чарльз Тэйлор, «механика и химия» выходят из подчинения, в котором их держали, «пока жизнь продолжалась»[176]. Используя выражение Гегеля, можно сказать, что жизнь – это постоянная борьба против возможного распада, которым смерть угрожает единству живого тела[177]. Жизнь в рамках анализа капитала Марксом – это такая же «постоянная борьба» против процесса абстрагирования, ключевого процесса для категории «труд». Получается, что процесс абстрагирования и последующего присвоения тела рабочего при капиталистическом способе производства постоянного угрожает распадом единству «живого тела».

Единство тела, выражаемое «жизнью», – это нечто большее, чем физическое единство членов. «Жизнь» подразумевает сознание, которое в своей абстрактной и врожденной способности к волеизъявлению предстает как чисто человеческое. Эта воплощенная и специфически человеческая «воля» – отраженная в «многосторонней игре мускулов» – отказывается прогнуться перед лицом технической субординации, которую капитал постоянно стремится навязать рабочему. Маркс пишет: «Предпосылкой отношения господства является присвоение чужой воли». Животные не могут обладать волей, потому что животные не могут быть частью политики признания, подразумеваемой отношениями господина и раба по Гегелю. Собака может подчиняться человеку, но человек никогда не узнает наверняка, не смотрит ли собака на него просто как на другую, более крупную и сильную «собаку». Как пишет Маркс, «животное, способно, правда, нести службу, но это не делает из собственника господина». Диалектика взаимного признания, вокруг которой вращаются отношения господина и слуги, может иметь место только между людьми: «отношения господства и подчинения тоже входят в эту формулу присвоения орудий производства. <…> В капитале они воспроизводятся (в опосредствованной форме) и образуют, таким образом, фермент и его разложения, являясь в то же время символом его ограниченности»[178].

Критика Марксом капитала начинается в той самой точке, где зарождается жизнь капитала, – в момент абстрагирования труда. Однако этот труд, хотя и абстрактный, всегда изначально является живым. «Живое» качество труда означает, что капиталист покупает не фиксированное количество труда, а скорее переменную «способность к труду», и «живое» состояние труда делает его источником сопротивления процессу капиталистического присвоения. Поэтому со стороны капитала мы видим постоянное стремление заместить по возможности живой труд объективированным, мертвым. Так в итоге капитал сталкивается с внутренним противоречием: он нуждается в абстрактном, но живом труде как точке начала цикла воспроизводства, но он также хочет свести к минимуму количество живого труда, в котором он нуждается. Поэтому капитал будет стараться развивать технологии, чтобы сократить свою потребность в живом труде до минимума. Именно это и создает необходимые условия для освобождения труда и в итоге полной отмены категории «труд». Но в этом также заложено и условие разложения капитала: «капитал здесь – совершенно непреднамеренно – сводит к минимуму человеческий труд, затрату силы. Это пойдет на пользу освобожденному труду и является условием его освобождения»[179].

Следующая часть аргументации Маркса строится следующим образом. Именно тенденция капитала к замене живого труда наукой и технологиями, то есть «его понимание природы и господство над ней в результате его бытия в качестве общественного организма», дает толчок к развитию «общественного индивида», величайшей потребностью которого станет «свободное развитие индивидуальностей». Ибо происходит «сведение необходимого труда общества к минимуму, чему (…) соответствует художественное, научное и т. п. развитие индивидов благодаря высвободившемуся для всех времени и созданным для этого средствам». Капитал тогда раскроет себя как «совершающее процесс противоречие»: он добивается того, «чтобы свести рабочее время к минимуму», и в то же время «делает рабочее время единственной мерой и источником богатства». В результате капитал «работает над разложением самого себя как формы, господствующей над производством»[180].

Таким образом, Маркс замыкает круг в критике капитала, которая путем внимательного анализа противоречий логики капитала заглядывает за его пределы, т. е. в будущее. Маркс использует образ абстрактного человека, заложенный в капиталистической практике «абстрактного труда», для разработки радикальной критики капитала как такового. Он признаёт, что буржуазные общества, в которых идея «равенства людей» приобрела характер «стойкого народного предрассудка», позволили ему использовать ту же самую идею для критики этих обществ. Но в рамках этой конкретной критики историческое различие остается снятым и приостановленным.