Провидец Энгельгардт - [31]

«… всякий, кто соприкасался с местною жизнью, знает, что русский кулак в десять раз хуже всякого жида. Оборотистый еврей довольствуется малым барышом, а русский всегда старается схватить как можно больше, без малейшего зазрения совести. Эту привычку имеют не только мелкие деревенские ростовщики, но и самые крупные торговцы. Русским помещикам известно, какое благодеяние составляет появление в крае еврейских комиссионеров, избавляющих производителей от монополии местных хлебных торговцев».

Не менее неприязненно крестьяне относились и к кулакам:

«Вся деревня ненавидит такого богача, все его клянут, все его ругают за глаза. Сам он знает, что его ненавидят, сам строится посреди деревни, втесняясь между другими, потому что боится, как бы не спалили, если выстроится на краю деревни… всё это кулаки, жилы, бессердечные пьявицы, высасывающие из окрестных деревень все что можно и стремящиеся разорить их вконец».

С. Кара-Мурза так трактует то место писем, где Энгельгардт подробно излагает взгляды кулаков на земельный вопрос, и этот взгляд решительно расходится с программой Столыпина. «В частности, кулаки предполагают так распорядиться помещичьей землей, которая так или иначе отойдёт в казну: «Найдется богатый мужичок, который деньги внесет, земля под общество пойдет, а общество мужику выплачиваться будет. Богач найдет, с чего взять». То есть, кулаку, сельскому богачу выгоднее не устраивать ферму, а отдать землю общине и тянуть с нее проценты за кредит. Это, пожалуй, можно считать «мироедством» в чистом виде».

У Салтыкова-Щедрина есть целая серия очерков о кулаках-мироедах, он отмечал, что «еще один враг появился у «освобождённого» (от крепостной зависимости крестьянина): около каждого «обеспеченного наделом» выскочил кулак-мироед Колупаев, «который высоко держит знамя кровопивства».

Или:

«Прежде господа рвали душу, теперь – мироеды да кабатчики. Во всякой деревне мироед завёлся, рвёт христианские души, да и шабаш».

Имена «героев» этих очерков Щедрина, кулаков-мироедов Дерунова, Стрелова, Колупаева, Разуваева стали нарицательными.

Энгельгардт типов мироедов не создавал, обидных кличек им не давал, но подноготную кулака показал наглядно, как никто другой, и предупреждал, что обстановка в обществе становится всё более взрывоопасной, хотя сам умер, не увидев картин того, как крестьяне ещё за несколько лет до революции 1905 года начали поджигать и захватывать барские имения и расправлять с кулаками, вышедшими из общины.

Как видим, причин для социального взрыва накопилось много в деревне и без революционной пропаганды. Но ведь когда в деревни шли «народники», крестьяне сами их вылавливали и сдавали властям. Если же революционная пропаганда позднее действовала на крестьян, значит, она падала на подготовленную почву.

И Энгельгардт, и Щедрин имели дело с деревней Западной и Центральной России, где кулачество выросло после отмены крепостного права. Многие полагают, что раз в Сибири крепостного права не было, а земли можно взять столько, сколько обработаешь, то, значит, и кулачеству там и взяться было неоткуда. Увы, дело обстояло совсем не так.

Это рассказ, в котором раскрывается механика закабаления сибирского крестьянина кулаком. Автор рассказа – Николай Иванович Наумов (1838–1901) – писатель-народник, считается первым бытописателем сибирской деревни.

«В течение девятилетней службы крестьянским чиновником в двух округах Томской губернии, Мариинском и Томском, я изо дня в день по свежим впечатлениям записывал все, что доводилось мне подметить и слышать», – писал Наумов об этом периоде в одном из своих писем.

Итак, крестьяне дважды в год были обязаны уплатить подати. Писатель отмечает, что большинство крестьян, которых он относит к беднякам (сегодня популярно заблуждение о поголовной зажиточности сибирского крестьянства), не имеет денежных средств для уплаты податей. Крестьяне оказываются под угрозой телесных наказаний (а пожилой или больной человек под розгами и умереть мог, несмотря на пресловутое «отсутствие смертной казни при царях»), насильственной продажи за долги части хлеба, других продуктов, скотины, домовых построек (распродажа крестьянского имущества была ограничена законом, но и распродажа «излишков» наносила серьёзный удар по крестьянскому хозяйству). Городские прасолы в этот период слетаются в деревню, как коршуны, и за взятки добиваются не предоставления тем отсрочек, скупают за копейки крестьянское имущество на этих распродажах (вспомним современное заблуждение, что перегибы были только при Сталине, вспомним сакраментальное «забирали всё!» в первые годы коллективизации).

Часто же сборщики подати заключают своего рода контракт с местными кулаками: кулак выплачивает недоимки за крестьян, а чиновники предоставляют ему право бесконтрольно собирать потом крестьянские долги либо личным трудом должников, либо их будущим урожаем. (Что-то напоминающее историю с винными откупами. – М.А.)

Мне тут недавно высказывали, мол, крестьянин добровольно ведь брал в долг у кулака. Так вот вам эта добровольность: или падай в ноги кулаку, или давай задаром тёлку или жеребчика, да заголяй спину под розги.