Провидец Энгельгардт - [22]

Ударило же это проявление прогресса лишь по крестьянам, у которых на их наделах леса не было, и резко подорожавшие дрова им нужно было либо покупать (это при их безденежье-то!), либо просить у помещика, обязуясь за это отработать летом на барина.

Итак, на смену крепостническим отношениям в деревню шёл «рынок», к которому дворянство оказалось совершенно неприспособленным и неготовым.

Энгельгардт был одним из создателей Русского химического общества и принимал участие в его съездах с обедами, которые ещё крепче связывали в одну семью разбросанных по всей России химиков.

«Сколько интересных вопросов решалось за этими обедами, сколько высказывалось новых мыслей, сколько жизни было в спорах!»

А на обедах даже по случаю губернской сельскохозяйственной выставки говорить с помещиками было не о чем:

«У нас никакого общего интереса нет… и единственное, на чем мы сходимся, что всем нам обще и доступно, – это мотивы из «Прекрасной Елены».

К кому ни приедешь в имение, «землевладельцы постоянно жалуются на невыгодность хозяйства, на дороговизну рабочих, точно желали бы или возвращения крепостного права, или какого-то закрепощения за дешёвую плату батраков. Ни то, ни другое невозможно и никогда не будет. Своим нытьём они высказывают приговор своим способам хозяйствования. Очевидно, что им остаётся только служить, пока есть служба, а для изыскания способов эксплуатации земель обратиться к тем, которые около земли обходиться умеют» (к старостам).

У большинства помещиков было смутное представление не только о своем хозяйстве, но и о крестьянах, бок о бок с которыми прошла вся их жизнь:

«Я встречал здесь помещиков, – про барынь уж и не говорю, – которые лет 20 живут в деревне, а о быте крестьян, об их нравах, обычаях, положении, нуждах никакого понятия не имеют. Более скажу, – я встретил, может быть, всего трех-четырех человек, которые понимают положение крестьян, которые понимают, что говорят крестьяне, и которые говорят так, что крестьяне их понимают… Часто мне приходило в голову: не помешался ли я?.. Да такой степени велик был разлад между действительностью и тем, что я себе представлял в Петербурге. Сидишь у какого-нибудь богатого помещика, давно уже живущего в деревне, разговор коснётся мужицкого дела и быта – понятно, кого что интересует, тот о том и говорит, – и вдруг слышишь такие несообразности, такие недействительные представления о народе, его жизни, что удивляешься только… точно эти люди живут не на земле, а в воздухе».

Неудивительно, что при таком знании крестьян помещики не могли наладить продуктивное хозяйство, и им оставалось только жаловаться на судьбу, а это «значило бы жаловаться на самого себя, на свою неумелость. К чему жаловаться на то, что труд непроизводителен?.. Разве хозяину кто-нибудь запрещает вводить ту или другую систему хозяйства, употреблять те или другие орудия, содержать тот или другой скот, кормить или не кормить лошадей овсом, возить навоз в повозках с железными осями?.. Нет, землевладельцы жалуются… на дороговизну рабочих рук, они именно говорят, что заработная плата слишком велика, что крестьяне слишком дорого берут за обработку земли… они боятся того, чтобы крестьяне совсем не перестали работать по тем ценам, как теперь».

Да, никаких «свободных цен», никакого «рынка» помещики не приемлют, их хозяйство держится исключительно на закабалении крестьян. Они заставляли крестьян работать за «отрезки», то есть земли, отрезанные от крестьянских наделов.

«…значение отрезков все понимают, и каждый покупатель имения, каждый арендатор, даже не умеющий по-русски говорить немец, прежде всего смотрит, есть ли отрезки, как они расположены и насколько затесняют крестьян. У нас повсеместно за отрезки крестьяне обрабатывают помещикам землю… Оцениваются эти отрезки, часто в сущности просто ничего не стоящие, не по качеству земли, «е по производительности их, а лишь по тому, насколько они необходимы крестьянам (например, чтобы выпустить скот на водопой), насколько они их затесняют, насколько возможно выжать с крестьян за эти отрезки».

Именно обязательства обрабатывать помещичью землю в страду за пользование отрезками, лесом, за взятую ссуду зимой хлебом или деньгами – главная причина бедности деревенских жителей, «потому что, взяв вашу работу, он должен упустить своё хозяйство, расстроить свой двор…» И Энгельгардт одним из первых и, пожалуй, ярче, чем кто-либо другой из его современников, показывает полную противоположность интересов помещика и крестьянина:

«Благосостояние крестьянина вполне зависит от урожая ржи, потому что, даже при отличном урожае, большинству крестьян своего хлеба не хватает и приходится покупать. Чем меньше ржи должен прикупить крестьянин, чем дешевле рожь, тем лучше для крестьянина. Помещик, напротив, всегда продаёт рожь, и от ржи, при существующей системе хозяйства, получает главный доход. Следовательно, чем дороже рожь, чем более её требуется, тем для помещика лучше… Если бы благосостояние крестьян улучшилось, если бы крестьяне не нуждались в хлебе, – что делали бы помещики со своим хлебом? Заметьте при этом ещё, что при урожае не только понижается цена хлеба, но, кроме того, возвышается цена работы. Если бы у крестьянина было достаточно хлеба, то разве стал бы он обрабатывать помещичьи поля по тем баснословно низким ценам, по которым обрабатывает их теперь.