Проверяя Сенатора - [55]

ног. Я опускаю взгляд на его губы и начинаю дрожать.

– О чем ты думаешь? – спрашивает он.

Он может переключиться словно фотоаппарат. Щелк! И он снова на деловой волне.

Как он это делает?

Любовник.

Мудак.

Святой.

– Я думаю, что уже поздно, – отвечаю я, пряча подальше то, что я жажду от него. Я

должна прекратить вести себя так, как будто я воск, всякий раз, когда он прикасается ко

мне. Это смешно, что все мои цели – черт побери, весь мой здравый смысл летят в тар

тарары, когда он рядом со мной. Вся правда заключается вот в чем! Сейчас в его руках

очень большое количество неприличных фотографий со мной, плюс во мне бОльшая по

размеру анальная пробка... через два с половиной дня он будет трахать мою задницу. – Что

ты собираешься делать с фотографиями? – спрашиваю я.

– Наслаждаться ими.

– Алё? Пора подумать своей головой. Вот этой! – Я указываю на ту, которая держится на

его шее и рычу, – ФБР может вычислить твой телефон, если ты не забыл о своей

настоящей цели … Мистер Вице–президент.

– Только не этот, детка.

Я взглянула на его ладонь. Телефон, который у него в руке похож на него – или нет?

– Итак, у тебя есть два телефона. Зачем?

– Кто бы говорил. Разве у тебя не два телефона? Откуда, думаешь, у меня эта идея?

Я хмурюсь.

– Это из–за... я не доверяю своей семье.

– Я не далеко от тебя ушел в этом плане. Я не доверяю своему работодателю, но я доверяю

тебе. – Он убирает другую пробку, завернутую в носовой платок.

– В смысле? – Я не понимаю, к чему он клонит.

– Мы можем поговорить об этом за пределами офиса... ты и я. – Он улыбается мне одной

из своих хищных улыбок, и я напоминаю себе не рассыпаться.

– Да. Я понимаю намек. Особенно после вчерашнего и того, чему Вице–президент дала

ход.

– Не такого рода разговор, – отвечает он, снова выгибая бровь.

– А какого рода? – И меня осеняет. – Слать секс–смски?

– Помимо всего прочего. – Вдруг он останавливается и смотрит на меня непреклонным и

жестким взглядом – именно таким взглядом, от которого меня бросает в жар. – Мы могли

бы просто писать друг другу сообщения и вести себя неприлично, говорить изредка.

Вместо того, чтобы быть актерами... мы могли бы говорить то, о чем мы думаем.

Говорить то, что думаем? Что за бред. Если он узнает, что творится у меня в голове, он

передумает так делать... я его стажер. Я – притворяющаяся его другом. Его секс–проект – я

его «маленькая саба», как он называет меня, когда он настроен говорить грязные словечки.

Есть и другие категории – жарче, чем ад, от которых я так же не могу просто находится в

разумном состоянии и в стоячем положении.

Сделав глубокий вдох, я кладу руки на бедра и откидываю прочь все свои эмоции. У этого

человека всегда есть какой–нибудь план и мне требуется невероятная сила, чтобы идти с

ним в ногу.

– Это о том, чтобы мы были друзьями? Похоже эта твоя идея из того же разряда, что и та

нелепая интрижка, которую курирует Вице–президент. Что за слово она использовала?

Придумали!

Я пытаюсь успокоиться и выработать план, что мне надо сделать, теперь, когда мои

бабушка с дедушкой подружились с теми, с чьей помощью я по своей глупости полагала

смогу выстроить стены между своей семьей и мной. Тот факт, что ба и дед не разыскивали

меня, совсем не похоже на этих двух. В их натуре сравнять все с землей, настолько в

грубой манере, чтобы потом можно было легко обойти. Меня даже начинает мутить от

перспективы того, что ба действует, не имея полного представления – это просто–напросто

безумие!

Бен улыбается мне.

– Это о том, чтобы мы стали больше, чем друзья. Я напишу тебе номер телефона. – С

этими словами он пересекает свой кабинет, направляясь в ванную.

Экстренное сообщение! Мне нужно сделать то же самое.

– Очень хорошо. – Я выдыхаю, иду к двери. – Не, то, чтобы я согласна стопроцентно на

все, но сегодня утром у нас мало времени.

– Что это значит? – Он останавливается в дверях.

Открывая дверь, я берусь за ручку.

– Мы можем попробовать. Побыть друзьями.

***

Зал имени Кеннеди является еще одним великолепным произведением архитекторов и мне

сложно поверить в то, что я каким–то образом имею отношение к этой комнате, хоть и

отдаленно по линии своего отчима. Здесь накрыт континентальный завтрак и я толкаю

тележку, полную раздаточного материала, но нигде не вижу Беннетта. Я улыбаюсь, кивая

людям рядом, и прохожу несколько огромных мраморных колонн. Глядя вверх на

затейливые люстры, я вновь пребываю в восторге. Я вхожу в зал – Господи Иисусе!

Нора была права. Атмосфера накалена. Помимо непревзойденной способности Беннеттом

воздействовать на обстановку, эта встреча Департамента иностранных дел в формате

круглого стола отличается как день и ночь от того, что я видела в Бостоне. Он прямо здесь,

его низкий голос вибрирует, когда он смеется и окружающие его также от души смеются

над чем–то, что он сказал. Я стараюсь не глазеть на него или кто–то еще. Достаточно того,

что с каждым шагом пробка в заднице напоминает мне, как он чувствовался во мне вчера –

сегодня утром.

– Вам помочь? – спрашивает меня еще одна сотрудница.