Проверка верности - [3]

– А где сейчас Пелхэм? – пожелала узнать миссис Молфри.

– Мы не знаем точно, – ответила Элизабет, – но полагаем, что где-то в Риме. Бедный Пел не любит писать письма. Но я уверена, что совсем скоро мы получим от него весточку.

– Что ж, полагаю, ему в любом случае придется вернуться домой, чтобы присутствовать на твоей свадьбе, – сказала миссис Молфри. – Но Лиззи, дорогая, ты должна мне все рассказать! Рул уже признался тебе в своих чувствах? Я ни о чем таком не слышала, хотя, естественно, в курсе, что все было оговорено заранее. Но он был таким… – Она, очевидно, решила, что не стоит произносить вслух то, о чем она только что подумала, и оборвала себя на полуслове. – Но это к делу не относится, и, осмелюсь предположить, из него получится прекрасный муж. Ты уже дала ему ответ, Лиззи?

– Нет еще, – едва слышно прошептала Элизабет. – Я… я ни о чем не догадывалась, Тереза. Я встречалась с ним, разумеется. Он пригласил меня на первые два танца на моем дебютном балу в «Олмаксе»[3], когда Пелхэм был дома. Он был – как и всегда – само дружелюбие, но я и представить себе не могла, что он намерен просить моей руки. А вчера он ждал маму только для того, чтобы… чтобы испросить у нее разрешения признаться мне в своих чувствах. Ты должна понимать, что никакие объявления еще не были сделаны.

– Все в высшей степени пристойно и правильно! – восхитилась миссис Молфри. – Любовь моя, ты опять скажешь, что у меня нет сердца, но только вообрази – Рул изъясняется в своих чувствах! Я бы отдала за это свою правую руку, то есть отдала бы, – поправилась она, – если бы не вышла замуж за мистера Молфри. Как и, – добавила Тереза, – добрая половина всех молодых женщин в этом городе! Моя дорогая, ты не поверишь, какие попытки предпринимались заполучить его!

– Тереза, я должна, я просто обязана попросить тебя более не говорить столь ужасных и неприличных вещей! – вмешалась в разговор Шарлотта.

А вот Горация смотрела на свою кузину с большим интересом:

– Почему ты сказала: «…только вообрази – Рул объясняется в своих чувствах»? Я всегда считала его старым.

– Старым? – переспросила миссис Молфри. – Рул? Ничего подобного, моя дорогая! Готова поставить на кон свою репутацию, что ему ни на день больше тридцати пяти. А какой красавец! Какая обворожительная улыбка!

– А я называю его стариком, – спокойно заметила Горация. – Эдварду всего двадцать два.

После этого говорить им, похоже, было более не о чем. Миссис Молфри, сообразив, что вызнала у своих кузин все новости, которые те склонны были ей сообщить, уже стала подумывать о том, чтобы откланяться. Хотя она и жалела Элизабет, заметив отчаяние, которое вызвала в ней столь великолепная перспектива, понять его она не могла и сочла, что чем раньше лейтенант Херон отправится обратно в свой полк, тем будет лучше для всех. Поэтому, когда отворилась дверь, впуская скромную женщину неопределенного возраста, которая с придыханием в голосе сообщила Элизабет, что внизу стоит мистер Херон и умоляет ее уделить ему малую толику своего времени, она поджала губы и постаралась изобразить на лице все неодобрение, на какое была способна.

У Элизабет на щеках расцвел жаркий румянец, но она поднялась с софы и негромко сказала:

– Благодарю вас, Лэйни.

Казалось, мисс Лэйни разделяет – хотя бы отчасти – то неодобрение, что испытывала миссис Молфри. Она с осуждением взглянула на Элизабет и предположила:

– Моя дорогая мисс Уинвуд, вы полагаете, вам следует видеться с ним? И вы думаете, что вашей маме это понравится?

Элизабет же ответила со свойственным ей мягким достоинством:

– У меня имеется разрешение мамы, дорогая Лэйни, чтобы… чтобы сообщить мистеру Херону о предстоящих переменах в моем положении. Тереза, полагаю, ты не станешь говорить о любезном предложении лорда Рула до тех пор, пока… пока не будет сделано официальное объявление.

– Слишком уж она благородна! – вздохнула Шарлотта, когда дверь мягко закрылась за мисс Уинвуд. – И как горько думать о страданиях, выпадающих на долю нас, женщин!

– Эдвард тоже не избежал их, – заметила практичная Горация. Устремив свой пронзительный взгляд на тетку, она добавила: – Тереза, если ты р‑разболтаешь хоть слово, тебе придется пожалеть об этом. Что-то со всем этим нужно д‑делать.

– Что же здесь можно сделать, если милая Лиззи уже готова принести себя в жертву? – мертвым голосом поинтересовалась Шарлотта.

– Страдания! Жертва! – не выдержала миссис Молфри. – Господи, да вас послушать, так Рул не человек, а людоед какой-то! Ты окончательно лишила меня терпения, Шарлотта. Городской особняк на Гросвенор-сквер[4], а в Миринге[5] – поместье, по слухам, просто потрясающее, с парком на семь миль в окружности и тремя роскошными воротами!

– Она займет высокое положение, – по-прежнему с придыханием согласилась маленькая гувернантка. – Но разве кто-нибудь подходит для него лучше, чем дорогая мисс Уинвуд? Мне всегда казалось, что она самой судьбой предназначена для такого.

– Фу! – презрительно фыркнула Горация и щелкнула пальцами. – Вот что я говорю о высоком п‑положении Рула!

– Мисс Горация, умоляю вас, избавьте нас от неприличных жестов!