Проверено временем - [3]

Шрифт
Интервал

Со временем и второй важнейший мотив северного цикла приобрел множество отголосков у последователей, даже если они не признавали Лондона своим учителем. Это мотив прямого столкновения "века стали" с "каменным веком", непосредственного контакта двух полярно разделенных форм жизнеустройства, систем ценностей и этических понятий. Здесь была "сквозная" тема индейских новелл, а в дальнейшем - рассказов, посвященных ограбленной колонизаторами Полинезии, таких, как "Дом Мапуи" или "Кулау-прокаженный".

Мир этих рассказов трагичен, потому что предрешен и неминуем исход конфликта: будущее принадлежит "веку стали". Но за необратимостью перемен Лондон увидел отнюдь не тот безоблачный "прогресс", какой обычно виделся его современникам. Он обнаружил в подобных столкновениях глубокое социальное содержание, сделавшее новеллы индейского и полинезийского циклов произведениями резко обличительными по своему пафосу. Героями их он избрал людей, величественных даже в неизбежном своем поражении, потому что проигрывают они не как слабые и сражаются до конца. А то, что именовалось "прогрессом", под пером Лондона предстало исторической драмой, где противостоят друг другу две эпохи, несовместимые по своим устремлениям, верованиям, принципам, и завязываются тугие узлы противоречий, созданных самим поступательным ходом времени. Сколько раз вслед за Лондоном обратится к таким сюжетам мировая литература!

Тогда и приобретет свою особую притягательность та поэзия стойкости, которая была, наверное, доминирующим началом всего художественного мира Джека Лондона. Тогда откроется, какой огромный пласт проблематики разведывал он, размышляя в своих поднятых до символики сказаниях над теми приобретениями и теми утратами, которые всегда сопутствуют цивилизации. Проверенные временем, рассказы Лондона окажутся той исходной точкой, откуда берет свое начало сегодняшняя философская проза, обращающаяся к понятиям истинного или иллюзорного прогресса и выплачиваемой за него цены, - а эти понятия лишь актуальнее от десятилетия к десятилетию. И выяснится, что Лондон по сути своего дарования был прежде всего первооткрывателем тех больших и сложных коллизий, которыми ознаменуется XX век.

Через все его творчество протянулись сомнения в том, что цивилизация, пленником которой оставался он сам, нравственно оправдана и обладает историческим будущим. Такие мысли возникают у Лондона постоянно, подчас даже в произведениях, как будто совсем не касающихся столь серьезной проблематики. Например, в повести "Лютый зверь" (1911) Лондон едва ли не первым в мировой литературе сумел разглядеть за грязью и жестокостью профессионального бокса особое величие спорта, дающего человеку пережить неподдельное испытание своих физических и моральных сил. "Игра" (1906), "Лютый зверь", а в особенности "Мексиканец" (1911) в этом отношении стали классикой.

Но Лондона интересовала не только психология ринга. Кипящие на нем страсти и развертывающиеся вокруг него аферы привлекали писателя не сами по себе. В "Мексиканце" изображение "мужской игры" одухотворено кристально чистым революционным идеалом одного из ее участников - Фелипе Риверы, сражающегося ради винтовок для восстания. А герой "Лютого зверя" Пат Глендон органичен среди лондоновских персонажей, потому что, как и многие из них, он воплощает идеал здорового и целостного человека, изведавшего искус цивилизации, но нашедшего в себе мужество отвергнуть ее сомнительные блага, когда, кажется, им достигнуто все, о чем можно мечтать. И в сущности, "Лютый зверь" становится еще одной попыткой разобраться в тревоживших Лондона вопросах философского характера, как ни искусствен идиллический финал повести.

В "Алой чуме", появившейся два года спустя, финал менее всего идилличен, а повествование наполнено эпизодами, сумрачными до безысходности. Для тех, кто хорошо помнил "Железную пяту", сам избранный Лондоном жанр утопии не явился неожиданностью, однако удивил чрезвычайно мрачный взгляд писателя на перспективы, открывающиеся перед человечеством, если оно и дальше будет поклоняться ложным кумирам - буржуазному "прогрессу", фетишам буржуазной цивилизации. Повесть создавалась в пору кризиса, и ее сочли, быть может, самым красноречивым подтверждением упадка, переживаемого Лондоном как писателем. Такой взгляд держался долго и был пересмотрен лишь в самое последнее время.

Между тем он давно требовал пересмотра, и не оттого лишь, что после Хиросимы печальные пророчества Лондона воспринимаются, уж во всяком случае, не просто как порождение больной фантазии. Ведь и картину, созданную в "Железной пяте", никак не назовешь лучезарной. Лондон был художником, отчетливее других сознававшим, какие тягчайшие муки предстоит пережить человечеству, прежде чем установится разумный и гуманный порядок вещей в мире. Свидетель пролога тех громадных социальных потрясений, которыми наполнится история нашего века, он напряженно вслушивался в ее подземные толчки, чувствуя в них предвестия испытаний невиданного масштаба, немыслимой трудности. В "Алой чуме" многое объясняется эпохой канунов, в какую довелось жить Лондону. Что-то теперь покажется нам наивным, поверхностным. И все-таки эта притча, заключающая в себе серьезное социальное предупреждение, в наше время актуальна, пожалуй, еще больше, чем во времена самого Лондона. А отголоски поднятых в ней проблем без труда обнаруживаются во многих произведениях современности, вплоть до романов Кобо Абэ, Голдинга, Воннегута. Да это и закономерно. Ведь коллизии, намеченные Лондоном, и вправду оказались исключительно важными для будущего.


Еще от автора Алексей Матвеевич Зверев
Набоков

Метаморфозы жизненного и творческого пути Владимира Набокова в точности повторяют метаморфозы времени, в котором ему выпало жить. Революция, исход интеллигенции из России, невозможность жить без Родины и невозможность на Родину вернуться обернулись в творческой судьбе Владимира Набокова, блестящего стилиста, наследника пушкинской традиции, вынужденной, а затем нарочитой бездомностью, поиском своего места в чужой культурной традиции и даже отказом от родной речи как средства самовыражения. Современному читателю тем более интересно получить возможность ознакомиться с биографией Владимира Набокова, что она принадлежит перу известного литературоведа Алексея Зверева.


Мир Марка Твена

Очерк жизни и творчества выдающегося американского писателя, в котором биография писателя тесно переплетается с биографией его книг. Анализ творчества М. Твена дан на фоне основных событий американской истории.Источник: http://s-clemens.ru/ — «Марк Твен».


Американский роман середины 80-х: «пассивные пророчества»?

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Джек Лондон - величие таланта и парадоксы судьбы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Повседневная жизнь русского литературного Парижа, 1920–1940

Октябрь 1917-го, завершившийся Гражданской войной, в 1920-м окончательно разделил Российскую империю на победивших красных и проигравших белых. Монархисты, анархисты, аристократы, демократы, гвардейцы, казаки, литературные и артистические знаменитости, религиозные мыслители, вольнодумцы срочно покидали «совдепию». Многих путь изгнанничества привел в столицу Франции. Среди осевших в культурной столице мира, как издавна называли Париж, оказался и цвет русской культуры: Бунин, Куприн, Мережковский, Гиппиус, Цветаева, Ходасевич, Тэффи, Бердяев, Ильин, Коровин, Бенуа, Шагал, Сомов, Судейкин, Дягилев со своим прославленным балетом, Шаляпин… В настоящем издании Алексей Зверев, известный писатель, литературовед, профессор филологии, знаток русского зарубежья, живописует на документальной основе быт русских изгнанников, дает представление не только о способах выживания, но и о литературном, философском осмыслении миссии русской эмиграции.


Лев Толстой

Биография Льва Николаевича Толстого была задумана известным специалистом по зарубежной литературе, профессором А. М. Зверевым (1939–2003) много лет назад. Он воспринимал произведения Толстого и его философские воззрения во многом не так, как это было принято в советском литературоведении, — в каком-то смысле по-писательски более широко и полемически в сравнении с предшественниками-исследователя-ми творчества русского гения. А. М. Зверев не успел завершить свой труд. Биография Толстого дописана известным литературоведом В. А. Тунимановым (1937–2006), с которым А. М. Зверева связывала многолетняя творческая и личная дружба.


Рекомендуем почитать
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.


Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали)

За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.


Освобождение "Звезды"

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Воспоминания о Евгении Шварце

Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».