Протокол «Сигма» - [236]

— Продолжайте, — произнес Бен тоном нерешительного студента.

— Действия “Сигмы” — наша попытка взять под контроль политику послевоенной эпохи — были только началом. Теперь мы можем изменить лицо планеты! Гарантировать мир во всем мире, процветание и безопасность благодаря мудрому управлению и организованному рынку ресурсов планеты.

Если это и есть, по вашим словам, заговор элиты, то посудите сами: действительно ли это такая плохая вещь? Если нескольким несчастным военным беженцам придется раньше срока предстать перед Создателем, но ценой этого окажется спасение всего мира — нужно ли считать это очень уж большой трагедией?

— Но ведь все, о чем вы говорите, предназначено лишь для тех, кого вы сочтете достойными, правильно? — уточнил Бен. — А всех остальных вы к этому не допустите. Будут существовать люди двух классов.

— Управляемые и правители. Но это неизбежно, Бен. Будут Мудрецы и управляемые массы. Это единственный способ сформировать жизнеспособное общество. Мир уже перенаселен. Значительная часть жителей Африки даже не имеет чистой питьевой воды. Если все будут жить вдвое или втрое дольше обычного срока, то, сами подумайте, к чему это приведет. Мир погибнет! Именно поэтому Ленц в его мудрости хорошо понимает, что долголетие — привилегия лишь очень немногих.

— А что же будет с демократией? Как это можно увязать с народовластием?

Щеки Годвина вдруг покраснели.

— Избавьте меня от сентиментальной риторики, Бен. История о том, насколько люди бесчеловечны по отношению друг к другу, сама по себе заслуживает описания в сотнях и сотнях томов: толпа всегда разрушала то, что кропотливо создавалось благородством. Основной задачей политики всегда было спасти людей от самих себя. Это далеко не сразу удается понять новичкам, но принцип аристократии был всегда верным: правление лучших. Проблема заключалась в том, что аристократия зачастую не могла предоставить лучших. Но представьте себе, что вы впервые в человеческой истории получили возможность рационализировать эту систему, создать скрытую аристократию, базирующуюся на объективных достоинствах — с Wiedergeborenen, которые несут службу хранителей цивилизации.

Бен поднялся и принялся расхаживать по комнате. Он чувствовал, что у него кружится голова. Годвин, нанизывающий свои легковесные софистические оправдания творившихся преступлений, оказался пойманным на крючок с непреодолимо привлекательной приманкой — чуть ли не бессмертием.

— Бен, вам сколько — тридцать пять или тридцать шесть? Вы воображаете, что будете жить вечно. Я знаю, в вашем возрасте я тоже так думал. — Бен снова опустился на диван. — Но я хочу, чтобы вы представили себе, что вам восемьдесят пять или девяносто, да пошлет вам Бог столь долгую жизнь. У вас семья, у вас дети и внуки. Вы прожили счастливую жизнь, ваша работа получила всеобщее признание, и хотя вы обладаете всеми обычными старческими бедами...

— Я хотел бы умереть, — кратко ответил Бен, не дослушав до конца.

— Совершенно верно. Если вы находитесь в том же состоянии, в каком пребывает большинство людей, достигающих этого возраста. Но вам вовсе не обязательно становиться девяностолетним. Если вы начнете эту терапию сейчас, то вы навсегда останетесь в своей лучшей поре, в середине четвертого десятка. Видит бог, чего бы я только ни отдал за то, чтобы оказаться в вашем возрасте! И прошу вас, не говорите мне, что у вас есть на это какое-то возражение морального порядка.

— Я толком не знаю, что и думать об этом, — сказал Бен, внимательно наблюдая за выражением лица Годвина.

Профессор, казалось, поверил ему.

— Прекрасно. Вы не находитесь в плену предубеждений. Я хочу, чтобы вы присоединились к нам. Вошли в число Wiedergeborenen.

Бен, как бы в задумчивости, уткнулся лицом в ладони с растопыренными пальцами.

— Это, конечно, очень привлекательное предложение. — Его голос звучал приглушенно. — Вы подробно осветили для меня несколько...

— Джон, вы еще здесь? — перебил его громкий и веселый голос Ленца. — Последний вертолет уже скоро отправится!

Годвин стремительно вскочил.

— Я должен успеть на транспорт, — извиняющимся тоном сообщил он. — Мне хотелось бы, чтобы вы подумали о том, что мы с вами только что обсудили.

Вошел Ленц, обнимая за талию сутулого старика.

Якоб Зонненфельд.

— Ну как, хорошо побеседовали? — поинтересовался Ленц.

Нет. Только не он!

— Вы?.. — выпалил Бен, удивленно глядя на старого охотника за нацистами, и вскочил.

— Я думаю, что мы можем получить нового рекрута, — угрюмо произнес Годвин и кратко, но выразительно взглянул на Ленца.

Бен повернулся к Зонненфельду.

— Они узнали о том, что я отправился в Буэнос-Айрес, от вас, не так ли?

У Зонненфельда было такое выражение лица, словно от этих слов ему стало больно. Он отвел взгляд.

— В жизни бывают моменты, когда приходится решать, на какую сторону встать, — ответил он. — Когда началось мое лечение...

— Пойдемте, джентльмены, — снова перебил его Ленц. — Нам нужно торопиться.

Годвин и Зонненфельд двинулись к выходу. Бен явственно услышал рокот вертолета.

— Бенджамин, — не оборачиваясь, сказал Ленц. — Будьте добры, побудьте здесь. Я рад был услышать, что от вас можно ожидать интереса к нашему проекту. Так что теперь нам с вами стоит немного побеседовать.