Противостояние - [76]

Рашель проследила за его взглядом, и её обдало новой волной эйфории. С визгом она выпустила струю пламени в его сердечную книгу и увидела, как та вспыхнула.

Отец завопил от боли и ярости, вырвал нож из своего плеча и отбросил его. Потом перемахнул наружу через перила террасы, приземлился на дорожку и побежал вдоль замка, налево.

От волн, посылаемых Фейтом вслед отцу, словно удары отбойного молотка, разлетелось ещё одно окно. Рашель видела, как снаружи отец, шатаясь, перепрыгивает через осколки, лопающиеся у него под ногами. Расторопностью Фейт не отличался: чувство торжества делало его беспечным.

Рашель убедилась, что отцовская сердечная книга полыхает ярким пламенем и её не спасти. От этого зрелища боль пронзила её внутри, и она ощутила в глубине души протест против библиомантики, но оба этих сигнала оставила без внимания. Она направилась мимо оцепеневшей старухи к окнам. Фейт кинулся за ней. Осколки скрипели у них под ногами, и, достигнув левого окна, Рашель с Фейтом успели увидеть, как отец с трудом проник в замок через дверь, двумя-тремя комнатами дальше их зала.

Фейт хотел броситься за ним вслед, но Рашель удержала его:

– Лучше через дом. – Отсюда мы услышим, куда он бежит!

– В библиотеку! Куда же ещё?

– Именно. Он попытается активизировать энергию всех книг на стеллажах. Впрочем, выйдет ли это у него без сердечной книги – другой вопрос.

Когда Рашель обернулась, бабушки на месте уже не было. Она успела заметить, как старуха выбежала вон из комнаты. С ней был Джеймс, поддерживавший её на ходу. Взгляды Рашели и чтеца на миг встретились, и она ощутила мимолётный стыд за содеянное. Экслибр отвернулся и вытолкнул свою госпожу в коридор.

Глава шестая

Джеймс схватил баронессу под локоть и потащил за собой по коридору. На ней было чёрное длинное платье, седые волосы были собраны в высокий тугой узел на затылке. Джеймс же, напротив, был одет во всё белое, как она от него требовала, давным-давно перестав размышлять, почему ей так хотелось. Не всё, что пожилая женщина говорила или делала, имело в его глазах смысл.

На развилке коридора она выбрала второй путь, где толстые пурпурные ковры придавали её шагам большую устойчивость, а не свой обычный – с натёртым до блеска паркетом.

– Теперь можешь меня отпустить, – сказала она. – Отбросим условности.

Джеймс был единственным из домочадцев, кто знал, что бо́льшая часть её немощи – показуха. Конечно, баронесса стара, и зрение её слабело из месяца в месяц всё быстрее. Но она не была дрожащей старушонкой, и клюка её была лишь частью маскарада, разыгрываемого с целью ввести других в заблуждение. При этом слуга не знал, правда ли Констанция предвидела всё, что произойдёт. Ясно, что баронесса не рассчитывала на это именно сегодня, иначе не заставила бы его торчать за дверью, где острый взор не мог сослужить никакой службы. За три года, что экслибр провёл в доме Химмелей, не прошло и дня, чтобы он не читал госпоже романы её юности, произведения мировой литературы или книги великих философов. Благодаря баронессе он познакомился с текстами, на которые у него самого не хватило бы терпения. Заметив, что некоторые из них для него трудны, Констанция заставляла его останавливаться и обсуждала с ним прочитанное, пока не уверялась, что он усвоил смысл и ясно представляет себе описанные логические связи. Не сговариваясь, они стали наставницей и учеником.

Где-то в доме хлопали двери.

– Туда! – Баронесса указала в конец коридора.

Спринтер из Констанции не получился, но она двигалась достаточно быстро, чтобы достичь двери до того, как появится кто-нибудь из их преследователей. Без неё Джеймс добежал бы в два раза быстрее, но три года назад он поклялся, что в случае опасности придёт ей на помощь, и сегодня такой день наступил.

Теперь до них доносились голоса брата и сестры. Когда Джеймс бросил назад последний взгляд, коридор был ещё пуст. Тем не менее он не ощутил ни малейшего облегчения, закрывая за собой дверь в комнату на замок.

– Они сначала расправятся с Фридрихом, – запыхавшись, сказала баронесса без тени сострадания. – Они думают, что после этого их ждут цветочки. Фейт не дурак, но страдает завышенной самооценкой. Относительно Рашели я не уверена. Детка гораздо талантливее, чем я допускала. Она хорошенько утаивала от меня свои дарования.

«„Детка“ прикончит её не моргнув глазом, – подумал Джеймс, – равно, как и меня».

Комната, где они теперь находились, была проходной, их в доме имелось без числа. Через распашную дверь на противоположной стороне они вышли в просторный, словно зал для балов, салон с высоким потолком, обшитым тёмными деревянными панелями. Вдоль стен стояло две дюжины витрин, а в них рядком выстроились книжные корешки. Этим энциклопедическим залом уже много лет никто не пользовался, и поблёкшие справочные издания одиноко стояли за стеклом.

– Подождите, – сказал он.

Она остановилась, зажав свою клюку, как ружьё, и смотрела на него вопросительно.

Джеймс прислушивался к далёкому голосу – где-то Фейт чуть ли не в истерике кричал на отца – и в конце концов кивнул:

– Понятно, они в южном крыле.

Лицо баронессы на миг просветлело. Он взял её хрупкую руку. Пальцы – тоненькие, как у цыплёнка.