Противостояние - [75]

Как всегда, когда семья сидела за чаем, Джеймс ждал снаружи за дверью. Немногословный экслибр усаживался там чаще всего с книгой из библиотеки, пользоваться которой ему дозволяла баронесса. Пожалуй, он и был на положении крепостного, но обращалась она с ним, как с четвёртым внуком, и Фейт ещё сильнее ненавидел его по этой причине.

Как часто Рашель с братом, сидя рядышком, мечтали, что свергнут главу рода Химмель и вернут себе уважение других семейств… Каждый из них понимал, что отец слишком слаб, чтобы покончить со своим лакейским существованием при Кантосах и Лоэнмутах, со статусом придворного шута, которого в зависимости от обстоятельств можно сначала унизить, а потом приманить, а с ним и всё его семейство.

Но этому скоро настанет конец. До Фейта с Рашелью доползли сведения, о коих, видимо, никто из прочих членов Совета не имел и понятия. В первые годы жизни в библиомантическом интернате Рашели встретилась девочка по имени Каталина Марш, или Кэт, как её называло большинство. Она была на год – на два младше и должна была вскоре уйти из школы, поскольку, несмотря на одарённых родителей, не отличалась никакими библиомантическими талантами. Уже тогда, в пятом классе, она любила полосатые лосины, а чёрные волосы носила коротко остриженными, совсем как на фотографиях с Мардуковых камер видеонаблюдения. Вместо того чтобы сообщить об этом барону, дабы лавры достались ему, Рашель и Фейт решили взять всё в свои руки. Фейту было двадцать. Достаточно, как он считал. Недостаток опыта он с лихвой возместит талантом и лукавством. Статичную Академию он презирал и обещал Рашели ввести её в Совет на равных с собой правах – первую женщину с момента основания «Алого зала».

Академия, которой с незапамятных времён управляли старики, преклонялась перед запылившимися обычаями девятнадцатого столетия. Ливия Кантос служила в качестве их хранителя, но была лишена всякого влияния, хотя придавала себе большую значимость. Фейт с Рашелью задумали реформировать стародавнее уложение. При этом речь шла не о перевороте, а только об их равноправном голосе в Совете, о свежей крови, способной перезапустить проржавевшие механизмы власти.

Фейт мог ночами напролёт толкать речи о своих планах, и в его глазах горел огонь рвения, одновременно и нравившийся Рашели, и вселявший в неё страх. Фейт был её братом, и она любила его, но никогда не знала, чем обернётся его страсть. Почти во всём, о чём Фейт толковал, он был прав, к тому же умел аргументировать свою правоту и всегда горел новыми идеями. Но всё же в его взгляде время от времени вспыхивал огонёк мании величия, и когда Рашель видела Фейта таким, ей становилось ясно, что он всю жизнь будет нуждаться в её поддержке. Ведь это она возвращала его на землю, а когда несправедливость мира грозила сломить его, утешала, преображая его отчаяние в дикий гнев.

– Прошу прощения, – пробормотала бабушка и вынула что-то изо рта. Предмет с дребезгом ударился о фарфоровую тарелку.

Звон отвлёк барона, за столом все замолкли, и в воцарившейся тишине он отозвался эхом между высокими стенами.

– Вишнёвая косточка, – пояснила старуха с наифальшивейшей улыбкой, какую только приходилось наблюдать Рашели в семейке, где процветала фальшь.

– Вот я и говорю… – возобновил свою речь барон.

– Вперёд! – прервал его Фейт.

Энергия от расщеплённых страничных сердец из книг Рашели и Фейта взвилась вверх и окутала лица брата и сестры кипельно-белым светом.

Рашель световым потоком подняла кухонный нож со стола. Он крутанулся, словно стрелка компаса, и ринулся через всё помещение прямо на отца. Клинок врезался ему в плечо и поволок его вперёд, к окну. Стекло треснуло, и выдержало бы удар, если бы библиомантическая атака Фейта не взорвала его в следующее мгновение на тысячу осколков.

Внезапная атака застигла барона врасплох. Ударной волной барона перебросило через подоконник. Он оказался висящим на раме, с оставшимися в ней осколками стекла. На мгновение он был парализован, потом попытался уцепиться за что-нибудь руками, выпрямиться, но только ещё больше порезался. Фейт вскочил, левой рукой держа нараспашку сердечную книгу и декламируя тайные скрижали страничного сердца, а правой жестикулируя в направлении барона.

Рашель тоже сорвалась со своего места, а «Нортенгерское аббатство», казалось, охватило белое пламя. Свою настоящую силу она никогда ещё не демонстрировала так явно и заметила застывший на лице её бабушки ужас, вызванный не только судьбой сына. Это зрелище наполнило Рашель торжеством, и она дала себе зарок, что станет той, кто порешит старуху.

Баронесса хотела подняться, но Фейт вне себя завопил:

– А ты сиди смирно! Мы ещё здесь не закончили!

– Фейт! – Рашель показала рукой поверх старухиной головы на отца.

Тому удалось отцепиться от рамы и оказаться внутри помещения. Нож глубоко засел у него в плече, он пытался его вырвать. Лучше бы он потратил это время на то, чтобы доползти до своей сердечной книги. Она лежала на столе рядом с его стулом, и, как знать, может, в этот миг в его голове и мелькнуло, что ему уже никогда, никогда до неё не добраться.