Противостояние. 16 июня – 4 июля 1990. Том 1 - [21]

Уэйн вновь потянул его за руку.

– Пошли.

Перед Ларри лежали те самые многие мили, которые он мог отшагать. Только вот желание у него отпало. Жутко болела голова, позвоночник будто стал стеклянным. Глазные яблоки пульсировали, почки ныли. Амфетаминное похмелье не так болезненно, как утренние ощущения после литра «Четырех Роузов»[15], но трахать Ракель Уэлч все равно куда приятнее. А будь у него еще парочка апперсов, он бы запрыгнул на гребень волны, которая пыталась сбить его с ног. Ларри полез за таблетками в карман брюк и лишь тогда впервые понял, что на нем только трусы, которые он последний раз менял три дня назад.

– Уэйн, я хочу вернуться.

– Давай пройдем чуть-чуть подальше.

Ларри пришло в голову, что Уэйн как-то странно смотрит на него, со смесью раздражения и жалости.

– Нет, чел, я же в одних трусах. Меня арестуют за появление в общественном месте в непристойном виде.

– На этой части побережья ты можешь повязать свой член банданой и сверкать яйцами, не опасаясь ареста за непотребный вид. Пошли, чел.

– Я устал! – раздраженно бросил Ларри. Он начал злиться на Уэйна. Уэйн ему мстит за то, что он, Ларри, написал хит, а Уэйн в новом альбоме указан всего лишь клавишником. Уэйн ничем не отличается от Джулии. Теперь все его ненавидят. Все стремятся вонзить нож в спину. Глаза Ларри тут же затуманились слезами.

– Пошли, чел, – повторил Уэйн, и они потащились дальше по пляжу.

И отшагали, должно быть, еще милю, когда бедренные мышцы Ларри свело судорогой. Он вскрикнул и рухнул на песок. Боль кинжалами пропарывала обе ноги.

– Судороги! – завопил он. – О Господи, судороги!

Уэйн присел рядом с ним на корточки и выпрямил его ноги. Агония повторилась, и тогда Уэйн принялся за работу, массируя мышцы, которые, казалось, завязались узлом. Наконец истосковавшиеся по кислороду ткани начали расслабляться.

Ларри, у которого перехватило дыхание, теперь жадно хватал ртом воздух.

– Ох! – вырвалось у него. – Спасибо. Это было… это было чертовски больно.

– Само собой. – Особого сочувствия в голосе Уэйна не слышалось. – Держу пари, что было, Ларри. Как ты сейчас?

– Нормально. Но давай присядем, хорошо? А потом пойдем назад.

– Я хочу поговорить с тобой. Мне пришлось вытащить тебя сюда, чтобы ты немного оклемался и понял, что именно я тебе говорю.

– В чем дело, Уэйн? – спросил Ларри и подумал: «Вот оно. Шантаж».

Но следующие слова Уэйна не имели к шантажу ни малейшего отношения, и на мгновение Ларри почудилось, будто он снова смотрит на раскрытую страницу «Супербоя», не в силах сообразить, что все это значит.

– Праздник пора заканчивать, Ларри.

– Чего?

– Праздник. Вернувшись, ты положишь конец веселью, выдашь всем ключи от автомобилей, поблагодаришь за приятно проведенное время и проводишь каждого до парадной двери. Избавься от них.

– Но я не могу этого сделать! – изумленно воскликнул Ларри.

– Уж постарайся, – ответил ему Уэйн.

– Но почему? Дружище, праздник только-только раскочегарился!

– Ларри, сколько тебе заплатила «Коламбия»?

– А что? – лукаво осведомился Ларри.

– Ты думаешь, я хочу поживиться за твой счет? Подумай еще раз.

Ларри подумал – и с удивлением понял, что Уэйну Стьюки незачем зариться на его кровные. Да, Уэйн еще не заработал кучу денег, наоборот, он получал крохи, как и большинство тех, кто помогал Ларри записывать альбом, – но в отличие от многих и многих Уэйн Стьюки происходил из богатой семьи и прекрасно ладил со своими стариками. Его отцу принадлежала половина третьей по величине американской компании по производству электронных игр, и жила семья Стьюки в Бель-Эйре, в особняке, который тянул на скромный дворец. Вот тут Ларри осознал, что неожиданно свалившееся на него богатство в глазах Уэйна выглядело сущей мелочовкой.

– Нет, разумеется, нет! – резко ответил он. – Извини, конечно. Просто у меня такое впечатление, что каждый гребаный козел к западу от Лас-Вегаса…

– Так сколько же?

Ларри поразмыслил.

– К этому моменту мне выплатили семь тысяч. В общей сложности.

– За сингл они выплачивают роялти раз в квартал, за альбом – раз в полгода?

– Да.

Уэйн кивнул.

– И тянут, пока рак на горе не свистнет, суки. Сигарету?

Ларри взял одну и закурил.

– Знаешь, во сколько тебе обходится этот праздник?

– Конечно, – ответил Ларри.

– Дом ты снял не меньше чем за штуку.

– Да, точно. – На самом деле аренда обошлась ему в тысячу двести долларов плюс пятьсот долларов залога на случай порчи имущества. Он внес залог и уплатил половину арендной платы, отдал тысячу сто долларов и остался должен еще шестьсот.

– Сколько за наркотики?

– Ну, дружище, ты же понимаешь, что без этого нельзя. Это как сыр к крекерам «Ритц»…

– Травка и кокаин. Сколько всего?

– Гребучий прокурор, – пробурчал Ларри. – Пятьсот и пятьсот.

– А на второй день уже ничего не осталось.

– Хрена с два! – возмущенно воскликнул Ларри. – Я видел две миски, когда мы уходили этим утром, чел. Большую часть пустили по назначению, да, но…

– Парень, ты что, не помнишь Чека[16]? – Голос Уэйна внезапно изменился, стал очень похож на гнусавый голос самого Ларри: – Просто запиши на мой счет, Дьюи. Пусть они ни в чем себе не отказывают.

Ларри смотрел на Уэйна со все возрастающим ужасом. Он помнил маленького жилистого мужичка с необычной стрижкой (десятью годами ранее такие называли «ежиками»), в футболке с надписью: «ИИСУС ИДЕТ, И ОН ЗОЛ». Парень чуть ли не срал хорошим товаром. И Ларри отлично помнил, как говорил ему, этому Дьюи Чеку, следить за тем, чтобы миски с травкой не пустели, и записывать все на его счет. Но это было… ну… прошел не один день.