Против течения. Десять лет в КГБ - [9]

В один из таких штормов я едва не погиб. Судно, на котором я плавал, прежде было военным кораблем. Удобств там было маловато. Фактически, единственным приспособлением, ограждающим от падения в море, был бегущий вдоль бортов леер, закрепленный — примерно через каждый метр — пятисантиметровыми железными костылями. Добраться до туалета (всего лишь „очко"’ на корме) порой было рискованным предприятием, особенно когда море было неспокойно.

Как-то ночью старое наше судно бросало во все стороны от бортовой и килевой качки, палубу захлестывали пенистые волны. Рев океана и ветра оглушал — момент для путешествия в туалет был небезопасным. Кое-как я выбрался на палубу, и тут накатила волна — судно качнулось, волна захлестнула палубу и меня понесло к борту. Успев уцепиться за железный костыль, я повис. Свались я за борт, этого никто бы и не заметил до утра, да даже и заметь, — меня бы не нашли во тьме да еще в шторм.

По счастливой случайности на палубу как раз вышел один из офицеров. Силы мои были уже на исходе. Увидев меня, он спросил:

— Станислав, ты что там делаешь?

— Ищу туалет.

— Ты не там ищешь. — Он протянул огромную свою ручищу, схватил меня за кисть и одним рывком втащил на палубу. — Идем со мной, Стас, — широко осклабился он. — Я тебе покажу, где туалет.

Полагаю, в тот момент я узнал, что такое моряки. Они явно отличались от прочих людей, известных мне до того.

Это были тяжело работающие, добродушные, веселые люди, всегда готовые похохмить, любящие соленые шутки и потасовки. Возможно, некоторые из них вследствие тягот своей профессии стали головорезами, но большинство — поистине золото, хоть и грубой работы. Каждый день их подстерегает опасность, каждый день требует от них мужества. А когда надо помочь попавшему в беду товарищу, они идут на любой риск.

Мне нравилось быть одним из них. Однако я рад, что не усвоил кое-каких из их привычек. Хотя большинство моих новых приятелей пили весьма отчаянно, лишь малое число их было действительно алкоголиками. Причем пили они все что содержало хоть какой-то намек на алкоголь, — от лосьона для волос до сиропа от кашля. Иметь спиртное на борту было строжайше запрещено, равным образом запрещена была и продажа его в большинстве тех крохотных портов, куда заходили инспекционные суда — власти опасались пьяных дебошей. В портах Курильских островов не было ни кафе, ни кинотеатров, ни гостиниц. Уверен, что их нет и по сию пору. Сойти на берег значило просто избавиться на какое-то время от морской качки.

Один из Курильских островов, Шикотан, — всего лишь клочок земли, зажатый меж скал. Погода там мерзкая во все сезоны, и большую часть года на острове почти никто не живет. Однако там есть три рыбозавода, которые в летние месяцы работают чуть ли не круглые сутки. В здешних водах уловы велики, и иметь поблизости рыбозаводы — большое дело.

Эту, как правило, окутанную туманом крохотную полоску земли среди океанского безбрежья моряки прозвали „концом света”. И все таки Шикотан для изголодавшихся по женщинам моряков — райское местечко. Почему? Да потому, что на рыбозаводах работают женщины, прибывающие туда каждым летом с материка. О, Шикотан? На каждого мужчину там приходится семь женщин.

Что касается именно этого острова, то запрет на продажу спиртного был тут мудрым решением. Нетрудно вообразить, сколько крови пролилось бы здесь, если бы морякам, возбужденным таким обилием женщин, позволяли напиваться до состояния буйного помешательства. Продавалось только шампанское, да и то по праздникам.

Примерно раз в месяц на Шикотан приходило судно, па котором был маленький бар. Будучи слишком крупным для скалистой и мелководной гавани, судно бросало якорь где-нибудь поодаль, и грузы доставлялись на остров баржей. И вот тогда ночью вся мужская часть острова направлялась к судну на лодчонках, каное, плотах, бревнах, — на всем, что держалось на воде. Забавнее этого зрелища я не видел — словно пираты атаковали судно. И „атакующие” не отступали до тех пор, пока в баре не оставалось ни капли спиртного.

Единственным представителем власти на Шикотане был конный милиционер. Лошадь свою, одну на весь остров, он всячески холил. Порознь друг от друга их никогда не видели, и, случись с кем нибудь из них беда, другой, вероятно, умер бы от одиночества. Я познакомился с этим представителем власти. Однажды, когда он поднялся на борт нашего судна, нам случилось оказаться наедине.

— Стас, — сказал он, — ты знаешь, каково на этом проклятом острове. Туман! Скалы! И нет выпивки? Вы ведь теперь идете на Сахалин, а через месяц назад, не так ли? Стас, сделай одолжение, захвати для меня пару бутылок спирта. Будь человеком, а?

Он просил меня привезти не просто водку, а чистый спирт. Это было противозаконно, но бедолага так умолял меня, что в конце концов я согласился.

Месяц спустя мы снова пришвартовались в Шикотане — туман был, что твое молоко. На деревянный пирс я ступил уже в полной тьме, но был уверен, что милиционер ждет меня там. Клочья тумана обвивали меня со всех сторон. Подымаясь вверх, они, окутав пеленой и без того тусклые фонари, придавали их свечению что-то противоестественное. Какое-то суеверное чувство овладело мной. По пирсу шныряли крысы величиной с кошку — прямо под ногами. Наконец послышался топот копыт, и из тумана выплыла фигура. Я ужаснулся — на лошади что-то вроде бы было, но явно без головы. Я замер — все истории о безголовых призраках вихрем промелькнули у меня в голове. Но вот послышалось: