Против света - [23]

— Представь, что этот символический океан вдруг становится мыслящим, внезапно пробуждаясь от векового сна и в одно мгновение достигая своей изначальной цели. Древние системы магии давали защиту, ныне утраченную. И это вина человека, — добавил он, заметив мое оцепенение. — Из-за его неуклюжести появились изрядные прорехи в защитных ремнях, охранявших землю от вторжения инопланетных сил. Некоторые из этих дыр могли возникнуть от колдовства Маргарет Вайрд.

Он произнес это имя, наподобие weird, и его слова напомнили, что «Аврид» — не только метатеза нашей родовой фамилии, что мне, разумеется, и так было известно, но и имя древнего езидского пророка Му-Аврида. Искусанный ядовитыми скорпионами, Му-Аврид возлег с ведьмой восьмидесяти лет, которая для такой священной оказии обернулась двадцатипятилетней девушкой. Дядя Фин пояснил, что «скорпионы» обозначали Змеиный Поток, который Му-Аврид должен был пересечь, дабы переродиться в могущественного пророка Звездного Тнозиса.

Обдумав его объяснения, я удивился находчивости Кроули, сумевшего воспользоваться заклинаниями Аврид. Я понял, что Работа Хоронзона в пустыне Бу-Саада и последующий вызов Велиала были попытками силой отворить Внешние Врата. А моя собственная работа в Ложе Новой Изиды с помощью Маргарет Лизинг, приоткрыли их еще больше.

— Представь, — продолжал дядя, — какие люди были вовлечены в подобные операции: белокурый нордический тип Клэнды и темноволосый восточный тип Аврид. А прототипами были атлантические и лемурианские атавизмы, отразившиеся в астральном поле Земли в нынешней фазе ее психической эволюции.

За этим разговором мы подошли к подобию замка, затмившему магический шар.

— «Одиннадцать башен в Иреме»… — Дядя Фин цитировал Гримуар. Он объяснил, что Древо Жизни и одиннадцать его сфирот образуют в нисходящей проекции клипотическую копию Города Пирамид по ту сторону Бездны. Сейчас мы вступили в Город Колонн, связанный с езидами, почитателями Шайтана. Шайтан был силой, которою страшились, ибо не понимали, негностические христиане.

— Шайтан, — объяснил дядя, читая мои мысли, — это скрытое солнце, египтяне называли его Сетом, христиане — Сатаной. Имя объединяет камитский корень sut, означающий «черноту», и an — от пустынного Анубиса, существа с головой шакала — в мифах он провожает мертвецов в пылающие земли, христианский ад. Скрытый бог — это Солнце, спрятанное за солнцем, Черное Солнце, Сириус, которое тифонианцы обожествляли как Сета.

— И его тотемом был крокодил! — воскликнул я.

— Одним из тотемов, — поправил меня дядя, — и последним в бесконечном цикле древнеегипетских мифов. Если хочешь, покажу тебе отражение его изначального тотема.

Я не знал, что ответить. Я не был уверен, что хочу его видеть. Предложение дяди напомнило мне об Арджуне, умолявшем Кришну явиться перед ним в подлинном облике… и ужаснувшемся, когда просьба была исполнена. Но Финеас Блэк подтолкнул меня, указав на круглое отверстие в полу за резервуаром, в котором уже не было прожорливого обитателя. Но тут перед нами выросла, преградив путь, ширма из расписного полированного металла. Как ни в чем не бывало, дядя Фин продолжил свои рассуждения:

— Ты знаешь… — продолжал он добродушно.

Будто на палимпсесте я увидел, как дядя, сидящий в кресле, с любопытством наблюдает за мной сквозь клубы табачного дыма, которые не в силах был разогнать ветерок, влетавший в открытое окно.

— Люди, искажавшие библейские тексты, кое-где оставили в неприкосновенности смысл материала, который они подделывали для общественного пользования. Так, до сих пор сохранилось смелое отождествление Сатаны с Петром — камнем, на котором, — как они заявляют, — воздвигнута христианская церковь!

Стих 16:23 Евангелия от Матфея всегда удивлял меня, равно как и иные несоответствия, которые не были удовлетворительно объяснены, особенно резкое противоречие историй о месте распятия в «Откровении» и евангелиях. Подобного было немало.

Металлическая ширма развернулась. Едва уловимая рябь пошла по туловищу выгравированного на ней дракона. Многократно отразился звук гонга, и сквозь решетку над нашими головами просочились тонкие завитки дыма. Доктор Блэк изучал фигуры, образованные этими дымками, змеившимися над болотом и медленно вползавшими в кабинет. Шар померк, дядя уснул. Его сны плыли, точно китайские фонарики на фоне ширмы: опиумное облако недвижно зависло над раскосой девушкой, демонстрирующей свои прелести под уличным фонарем, что стоял, пьяно покосившись, на сгнившей пристани. На нос дяди опустилась бабочка, вспорхнувшая с причала сновидений, о который терлись маслянистые волны. Я услышал, как тихо напевает себе под нос Синь-Синь-Ва, распростертый на диване, его трубка выскользнула из изнуренных пальцев. Нервозные бабочки метались в ярко освещенном фонарями воздухе, благоухающем чанду, жасмином и мускусом.

Я видел пальцы мальчика в тумане этих — о, столь давно забытых! — полей астрального мака. Девушка прилегла среди качающихся трав. Она смотрела в небо, потом склонила голову и в раскосых глазах отразилась мощь тайного желания. Восточная мелодия расцветала, и я вновь увидел лакированный поднос, разрисованный бамбуковыми стеблями, выложенными перламутром, среди которых рыбак плыл на джонке по радужным водам, — коническая соломенная шляпа венчала его помраченную снами голову. Эта часть сцены уже повторилась в узоре чайного подноса на кухне «Брандиша». Теперь она воскресла в грезах мальчика, и тот проследил ее истоки до астрального китайского квартала, где Сакс Ромер узрел во сне Синь-Синь-Ва.