Против неба на земле - [13]

– За чужие сны не отвечаем‚ – ответил Ушер. – Мало ли кому что снится.

– Враг‚ враг! Варвар и кошмар!.. Да я тебя разорву‚ я тебя в клочья!

– Рвите‚ – согласился. – Хоть в клочья. Хоть как. Всё равно буду сниться. А может, и привидением обернусь.

Перепугался министр‚ лицом побелел‚ осанкой сник‚ ростом опал‚ и Ушер ему сказал:

– Знаете‚ что я посоветую? Не впускайте меня в ваши сны.

– Как же тебя не впускать? Во сне мы беспомощны. Даже само императорское величество.

– Так ведь и я беспомощен. Пусть его императорское величество не спит – не дремлет. Тогда не приснюсь...

Стемнело в комнате. Свеча погасла.

– История закончена. Спать‚ Иоселе.

Душа младенца недоступна пониманию. Маленький Иоселе лег на бочок‚ ладошку подложил под щеку, и с этой ночи начались злоключения. Забиралась во сны к ребенку всякая противность – солдаты с ружьями‚ казаки с саблями‚ бомбардиры при мортирах. Рослые и безбородые‚ дикие и могучие‚ набегали пауками на голенастых ногах‚ лопатки рычагами ходили по спинам, – не укрыться в тайниках одеяла. Солдат поблескивал штыком‚ казак целился пикой‚ бомбардир прикладывал фитиль к пушке‚ чтобы пальнула‚ – Иоселе подскакивал на матраце и вскрикивал от страха:

– Тателе‚ мамеле!..

– Не плачь‚ сынок‚ – успокаивал Ушер и для пущей убедительности брал в руки кочергу: – Вот я приснюсь тебе и наведу порядок.

Иоселе задремывал у отца на руках‚ видел во сне штыковой бой‚ кричал в ужасе:

– Тателе! Приснись поскорей‚ ты же можешь!..

Ушер старался изо всех сил‚ отчего снился Блюме‚ любимой жене своей‚ снился соседям по ближним и дальним улицам; даже полковые дамы из расквартированной поблизости инфантерии разглядывали‚ будто наяву‚ рыжекудрого красавца‚ а их мужья бессильно сжимали кулаки во снах‚ усматривая его безразличие при всеобщем дамском поползновении‚ – на дуэль не вызовешь, в рядовые не разжалуешь, на Кавказ не сошлешь. Все в округе видели по ночам Ушера‚ но в сны к Иоселе он пробиться не мог‚ чтобы уберечь и защитить.

Спрашивал с надеждой по утрам:

– Я тебе не снился?

– Нет‚ – плакал Иоселе. – Приснись, тателе, ну приснись!..

Не спал допоздна от страха ночей. Таращил в темноту глаза. Худел. Иссыхал. Трепетал – бабочкой на стекле. Не надеялся уже на отца, и Ушер иссыхал тоже.

В одну из ночей Иоселе сказал обреченно:

– Видел во сне турка. Бежал на меня и штык наставлял. А спасать было некому...

– Холеру ему в пупок! – всполошилась Блюма‚ жена Ушера. – Этого нам не хватало...

Пошли к старой Цирле‚ которая разменяла полтора века и пережила всех стариков в губернии‚ выставили на стол угощение‚ сообщили про удивительные сновидения. Цирля не могла вдеть нитку в иголку‚ но завтрашний день видела, как вчерашний.

– Турок со штыком?.. – переспросила. – Кому как‚ а еврею не к добру. Невыплаканные слезы отцов отольются у их детей.

И родители стали беспокоиться за Иоселе...

...шла война.

Залегли на пути горы.

Гремливые потоки пенились на перекатах‚ холодя ноги.

Солдаты в окопах промерзали до костей‚ и Иоселе Шпильман промерзал тоже. От ледяной стужи и леденящей тоски.

– Вбый турка! – кричал унтер‚ но Иоселе не мог‚ не получалось: боязлив и робок сердцем.

Туча наползала на тучу – полыхнуть огнем. Земля сотрясалась от топота сапог на марше‚ а на привале наваливалось отчаяние и рушило наземь. Полынь в горле. Удручение в сердце. Сухари в ранце. Тени за ночь пристывали к телам‚ не желая отпадать с рассветом‚ нехотя оттаивали к полудню‚ и лишь тень Иоселе пугливо жалась к хозяйским ногам. На привалах под ее прикрытием гомозились непуганые голуби; Иоселе сыпал им сухарные крошки‚ а они их подбирали‚ будто расклевывали на земле его подобие.

– Вбый турка‚ вбый‚ вбый! – требовал унтер и утеснял Иоселе‚ понуждал коленом под зад‚ когда не замечало начальство‚ а колено у него было каменное.

Вся рота называла его "Иоселе‚ вбый турка"‚ вся рота потешалась над слабосильным новобранцем‚ изнуренным холодами и скорбью‚ а он был младенцу подобен‚ младенцу‚ подброшенному к чужому крыльцу‚ у порога недоброго жилища. Иоселе лежал на спине долгими ночами‚ взглядом‚ мыслью‚ тоской пробивался в небеса‚ а оттуда в небеса небес в ожидании отклика‚ совета‚ поручения‚ – вот человек‚ прикованный к ранцу, штыку и прикладу. Слеза запекалась в глазу‚ мешая смаргивать. Желчь разливалась по округе в горечи прегорчайшей. Отчаяние сотрясало миры‚ стоном отзываясь в горах. Истаивали вокруг сожаления‚ ненависть оголяла сердца‚ а он шептал истово сказанное во дни позабытые: "Опротивела душе моей такая жизнь..."

Ядром оглаживало. Картечью щекотало. Пулей дырявило. Подсаживался на привале справный солдат Ваня Ключик‚ ростом низок‚ норовом петушист‚ говорил с пониманием:

– Спрашивай бывалого‚ Ося‚ а тебе ответят.

– Где правда‚ Ваня? Правда где?..

– Правду ему... Всё правда. И то‚ и это. Вся наша жизнь, Ося, сплошное совпадение. Уходишь на войну – не оборачивайся. Обернешься – побежишь назад, к мамке своей.

– Для чего умирать не в свой срок? Для чего, Ваня?..

Этого солдат не знал‚ но знал он иное:

– Не пугайся своего страха‚ Ося. Подойди и дотронься до него. Первого убить всегда боязно – потом полегчает.