Просветленные не берут кредитов - [35]

За ночь ощущение, что я нахожусь на краю бездны, не исчезло, хоть и поблекло.

Я шагал с осторожностью, словно под ногами была не светло-бурая, покрытая густой травой земля, а тонкая скорлупа, что вот-вот проломится под моим весом, и тогда я полечу в тартарары.

Любой резкий звук вынуждал меня вздрагивать и оборачиваться, а поскольку их в джунглях хватает, то я дергался постоянно. Брат Пон наблюдал за мной с улыбкой, иногда начинал откровенно хихикать, но ничего не говорил, а значит – все шло как и требовалось.

Но самым мерзким было ощущение пустоты внутри, в сознании, в рассудке, когда любая попытка выстроить цепочку мыслей проваливалась уже на втором звене, поскольку я забывал, о чем только что думал. Сосредоточиться удавалось с огромным трудом, и из всех упражнений я мог выполнять только «внимание дыхания».

Более-менее в себя я пришел на следующий день, где-то к полудню.

А еще через час мы натолкнулись на человека, причем в первый момент я не понял, что это представитель вида гомо сапиенс, решил, что вижу дерево странной формы, поросшее сверху белесыми усиками.

Затем моргнул и осознал, что это стоящий на одной ноге голый мужик!

Черные с проседью волосы его были грязны и спутаны, закрывали лицо и падали до лопаток. Ребра выпирали, грозя прорвать кожу, между пятен грязи виднелись царапины, прыщи и красные точки, следы укусов насекомых.

По бокам и впалому животу ползали мухи, но он и не думал их сгонять.

Глаза, широко открытые, черные и блестящие, смотрели куда-то сквозь нас, в лесной сумрак.

– Странно, что он стоит не на солнцепеке, – проговорил брат Пон задумчиво. – Интересно, почему?

На солнцепеке и это в тот час, когда дневное светило висит в зените и невыносимо жжет даже сквозь кроны?

– Это аскет, – сообщил монах, наверняка угадавший направление моих мыслей. – Борется с искушениями собственной плоти, причем весьма традиционным образом.

В Индии я не был, но слышал, что там подобные типы встречаются чаще, чем священные коровы… Но что он делает тут, в горах на границе Бирмы и Таиланда, где никто не восхитится его духовным подвигом, не поднесет еды во славу тысячерукой богини или слоноголового бога?

Аскет не обратил на нас внимания, хотя мы прошли в какой-то дюжине шагов, так что я даже ощутил запах пота и грязного тела.

– В ближайшие дни ты на них насмотришься, – пообещал брат Пон.

Под нашими ногами обнаружилась тропка, а затем впереди сквозь кроны проглянула отвесно вздымающаяся скальная стена метров в сто – серая, с алыми и бурыми прожилками, покрытая расщелинами и заполненными тьмой кавернами, с деревьями на уступах и зеленой щеткой кустарника наверху.

– Можно назвать это монастырем, можно храмом, – задумчиво проговорил монах. – Только это и ни то, и ни другое…

Любопытство мое возросло неимоверно.

Тропка привела нас вплотную к грандиозной скале, и в той начали встречаться пещеры. В первой же обнаружился созерцающий стену дядька в грязной набедренной повязке, худой, точно узник концлагеря, и с головой, даже не обритой, а лишенной волос каким-то очень болезненным, если судить по струпьям и ранам, образом.

– Они их выдирают с корнем, – проинформировал меня брат Пон. – И гордятся. Считают это духовным подвигом.

Я содрогнулся, представив, как может происходить этот процесс.

Следующая пещера была очень велика, высотой метров в пятнадцать, и шире, чем двухполюсная дорога. И внутри, в полумраке, прятались высеченные из камня, выступающие из стен статуи – некто с хвостом и обезьяньей мордой, сложивший руки перед грудью, грудастая дама с ожерельем из черепов на шее и с полным зубов ртом, танцор с двумя парами верхних конечностей.

Судя по щербинкам и трещинам, высекли их очень давно.

– Боги и приравненные к ним лица, – сказал брат Пон. – Вон тот – Хануман. Обезьяний царь, помогавший Раме сражаться с демонами.

Что-то такое я помнил, даже мультик смотрел, где макака с посохом побивала сонмы врагов, сражаясь в стиле кунг-фу.

– Дурга, она же Кали… и Шива, тот, кто уничтожает миры, – добавил монах.

Статуи превышали метров десять в высоту, и наверняка дальше, уже в полной тьме, прятались и другие, и я был бы не прочь тут задержаться, но какой смысл, если у нас нет даже фонаря?

Так что, вздохнув, я затопал следом за наставником.

Тропка свернула, огибая выступ скальной стены, открылся небольшой водопад, озерцо и вытекающая из него речушка, настолько чистая, что выделялся каждый камушек на дне.

И вот тут аскетов оказалась прямо-таки толпа.

Первый, с головы до пят обмотанный железными цепями, ржавыми и адски тяжелыми на вид, бродил туда-сюда, издавая тихое, жалобное бренчание. Второй, сложивший руки так же, как Хануман, стоял прямо под водопадом, так, чтобы ледяной поток лупил его по голове. Третий, покрытый шрамами, сидел на огромном валуне, закрыв глаза, и солнце бессильно стегало его по костлявым плечам.

– Теперь осталось дождаться, пока нас заметят, – сказал брат Пон. – Располагайся.

«А нас заметят?» – хотелось спросить мне, но возможности такой у меня не было – позавчерашняя вспышка словоблудия исчерпала мой лимит в пользовании языком не на один день.

По крайней мере, с тех пор я права голоса не получал.