Просветитель - [32]

Входившія на посидѣлки дѣвушки хихикали, прячась другъ-за-дружку, кланялись Самоплясову и тотчасъ-же садились на скамейки, стоявшія по стѣнамъ. Парни-франты почему-то входили, не снимая глянцевыхъ новыхъ резиновыхъ калошъ, считавшихся ими за предметъ праздничнаго наряда, но Самоплясовъ сейчасъ-же послѣ отвѣшиваемыхъ ему поклоновъ парнями отсылалъ ихъ въ переднюю снимать калоши. Боясь, что новыя калоши будутъ украдены или подмѣнены, парни возвращались въ залъ съ калошами въ карманахъ. Блюда и подносы съ угощеніемъ, какъ обѣщалъ учитель, были убраны гирляндами и вырѣзками изъ цвѣтной бумаги. Съ шести часовъ вечера игралъ аристонъ, ручку котораго поперемѣнно вертѣли два нанятые деревенскіе мальчика.

— Пойте, дѣвушки, пойте что-нибудь, — обратился къ дѣвушкамъ Самоплясовъ, когда зало правленія достаточно уже наполнилось гостями.

Но дѣвушки шушукались и не пѣли.

— Что-жъ вы, дѣвушки, не поете? — обратился къ нимъ Самоплясовъ вторично. — Тогда какія-же это посидѣлки, если дѣвушки не поютъ!

— Мы не знаемъ вашихъ питерскихъ пѣсенъ, — отвѣчала одна изъ бойкихъ дѣвушекъ. — Наши пѣсни простыя, деревенскія.

— Да и не надо намъ питерскихъ. Пойте ваши деревенскія, — уговаривалъ дѣвушекъ лѣсничій. — Деревенскія пѣсни лучше.

— Ну, вотъ… Посидѣлки на питерскій манеръ, а пѣсни деревенскія! Стыдно деревенскія пѣть.

Дичились и парни. Самоплясовъ поднесъ имъ по рюмкѣ водки, а дѣвушкамъ по стакану пива. Отъ бутербродовъ на закуску почти всѣ парни отказывались. Только нѣкоторые отщипывали по маленькому кусочку и клали себѣ въ ротъ какъ-бы нехотя. Вино сдѣлало свое дѣло. Начались переговоры между парнями и дѣвушками, и дѣвушки запѣли, но не деревенскую пѣсню, а «Стрѣлочка». Парни подхватили. Но и этой пѣсни не удалось до конца допѣть. Окончанія ея не знали и сбились. Одинъ изъ парней сталъ налаживать окончаніе, громко выкрикивая слова, но все равно ничего не вышло.

— Безъ гармоніи, Капитонъ Карпычъ, совсѣмъ невозможно, — сказалъ онъ. — А съ гармоніями, учитель говорилъ, чтобъ не приходить.

— Да, да… У насъ сегодня посидѣлки на особый фасонъ, — отвѣчалъ Самоплясовъ. — Гармонія это ужъ очень старомодный инструментъ, а я хочу, чтобы вы къ современному пріучились. У насъ аристонъ есть. Танцовать будете подъ аристонъ. Берите-же, дѣвушки, гостинцевъ-то. Кушайте на здоровье. Но скорлупой орѣховой прошу по полу не сорить. Вотъ чашечки полоскательныя есть… Возьмите ихъ, да туда скорлупу и кладите.

Лѣнивой вереницей потянулись дѣвушки къ столу за гостинцами. Гостинцы брали вяло и церемонливо себѣ въ платки и скоро зала огласилась пощелкиваніемъ разгрызаемыхъ орѣховъ.

Сдѣлалось еще скучнѣе, еще натянутѣе.

— Кто чаю хочетъ пить, идите въ ту комнату. Тамъ самоваръ стоитъ. Сами себѣ и наливайте. У насъ прислужающихъ сегодня нѣтъ, чтобъ разносить, — приглашалъ гостей Самоплясовъ. — И пожалуйста въ накладку пейте, а то и съ вареньемъ. Тамъ и варенье есть.

Охотниковъ до чаю также нашлось мало. Только трое-четверо отправились пить чай.

Самоплясовъ рѣшилъ поднести парнямъ еще по рюмкѣ водки. Къ водкѣ подбѣжаля почти всѣ и съ большой охотой. Но рюмки были малы і* неспособны были воодушевить парней къ веселью.

На предложеніе Самоплясова потанцовать также долго никто не откликался, хотя аристонъ и наигрывалъ кадриль изъ «Гейши». Только когда нарочный привезъ Самоплясову отъ земскаго начальника записку, что земскій не пріѣдетъ на посидѣлки, и это было оглашено, то стали образовываться пары для танцевъ — и то благодаря тому, что парни, воздерживаясь до земскаго отъ принесенной съ собой водки, вдругъ разрѣшили и выпили ее, одинъ за другимъ, выходя въ сѣни. Но тутъ Самоплясовъ рѣшилъ выполнитъ задуманную программу литературнаго вечера, выполненіе которой предполагалось начать въ присутствіи земскаго начальника.

Всѣхъ просили сѣсть. Изъ-за стола всталъ учитель и сталъ читать басни Крылова. Прочелъ онъ одну басню, поклонился позѣвывавшимъ парнямъ и дѣвушкамъ, прочелъ вторую и опять поклонился.

— Дѣвушки, парни! — возвысилъ голосъ Самоплясовъ. — Да чтожъ вы не хлопаете въ ладоши? Обязаны хлопатъ, если хотите петербургскимъ порядкамъ обучаться. Въ Петербургѣ всегда хлопаютъ послѣ каждаго пѣнія или чтенія. Ну, хлопайте!

И Самоплясовъ самъ подалъ примѣръ.

Послышалось нѣсколько жиденькихъ хлопковъ и у парней, и дѣвушекъ.

Учитель опять поклонился и сѣлъ за столъ, награждая себя стаканомъ краснаго вина. Выступилъ волостной писарь. Онъ сталъ читать стихотвореніе «Грѣшница» Толстого. Выходило скучно, монотонно, да и читалъ онъ плохо. Слушатели начали зѣвать, потомъ стали разговаривать. Какъ пчелиный рой жужжалъ въ залѣ. Самоплясовъ сталъ звонить въ стаканъ и останавливалъ говорящихъ.

— Ш-ш-шъ!.. — зашипѣлъ онъ и погрозилъ парнямъ и дѣвушкамъ.

Кончилъ наконецъ и волостной писарь, поклонился и сѣлъ за столъ, сопровождаемый аплодисментами только Самоплясова, учителя и лѣсничаго.

— Кажется, я металъ бисеръ, передъ свиньями, — шепнулъ онъ имъ.

— Да ужъ и панихиду-же вы затянули съ этой «Грѣшницей». Меня самого сонъ клонить началъ, — отвѣчалъ писарю Самоплясовъ.

— Показывать-ли ужъ имъ звѣздное-то небо въ астрономическую трубу? — спросилъ Самоплясова лѣсничій. — Кажется, ихъ этимъ тоже не заинтересуешь.