Простые люди - [4]

Маллиган прочитал все это за завтраком и снова улегся в постель. Там его и застал Тонман, явившийся около полудня. Маллиган натянул одеяло на подбородок, и Тонман видел лишь его перепуганные глаза.

- Пришлось прийти за тобой, - сообщил он. - Тебя все ищут.

- Скажи, что я болен, - буркнул Маллиган.

- Вид у тебя не больной.

- Бывает же, что грудь и ноги ломит, - промямлил Маллиган, - а по виду ничего не скажешь. И перед глазами пятна какие-то плавают.

- Вчера ты был здоров.

- Верно. Должно быть, какая-то зараза в трюме. Микроб прицепился или еще что.

- Вечером моряки ушли с корабля.

- Читал. Все из-за этого чертова футбола.

- У нашего филиала вечером прорва народу собралась - тебя требовали.

Маллиган застонал. Глаза над простыней едва не закатились.

- А сегодня утром три раза звонили по междугородному со съезда в Корке.

- Генеральный секретарь?

- Да. Требовал отчет.

- Я болен, Тонман.

- И что тебе вздумалось заявить, будто забастовка неофициальная? Не твое это дело.

- Да так, ляпнул, не подумав.

- Вот и посадил всех в лужу, - сказал Тонман. - Попридержал бы язык, может, удалось бы выиграть время.

Маллиган во всем винил Беггса. Без него все прошло бы как обычно: работа стоит, а компания публикует в газетах умеренные протесты. Профсоюз два-три дня тянет время, якобы решая, как поступить: исключить бастующих из своих рядов или признать, что их требования носили неотложный характер и, значит, они прекратили работу обоснованно. Тем временем стороны приходят к компромиссу, и конфликт гаснет, не успев разгореться.

В полдень к забастовке в знак солидарности присоединились портовики. На матче сборной Ирландии с "Арсеналом" присутствовало небывалое доселе количество зрителей, ставших свидетелями победы ирландцев со счетом 3:1. Но этот результат не принес Маллигану радости. Заголовки разили наповал:

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ ЗАБАСТОВКА РАЗРАСТАЕТСЯ

ДУБЛИНСКИЙ ПОРТ В УГРОЖАЮЩЕМ ПОЛОЖЕНИИ

На другой странице какой-то журналист пошел еще дальше. Статья о том, что профсоюз предпримет дисциплинарные меры, была озаглавлена так:

НЕСГИБАЕМЫЙ МАЛЛИГАН

ПОЛОЖИТЬ КОНЕЦ НЕЗАКОННЫМ ЗАБАСТОВКАМ

Несгибаемый Маллиган снова залег в постель и пролежал там до конца следующего дня. Он стал предметом обсуждения в кабинете министра промышленности и торговли.

- Кто такой этот Маллиган? - спросил министр своего заместителя.

- Какая-то мелкая сошка, - ответил тот. - Возможно, псих.

- А что сообщают из штаб-квартиры профсоюза?

- Ничего. Придется подождать. Они все на съезде.

- Им бы все заседать... того и гляди порт закрывать придется.

- Может, задумали отсидеться.

- Трусы паршивые. Нашкодили, а мы расхлебывай - обычное дело.

- Кстати, звонил министр юстиции.

- О боже, отделайтесь от него как-нибудь. Тут и без этого пройдохи все идет кувырком.

- Похоже, укладчики выставляют пикеты. Начальник полиции не знает, что делать. Строго говоря, он должен дать команду на их арест.

- Тогда вообще хлопот не оберешься. Чего доброго, покинет свои посты вся полиция.

- Вы правы. Но пикеты разрешено выставлять, только если забастовка официальная. Об этом сказано в законе о производственных конфликтах.

- Скажите ему, пусть оставит этот закон в покое и вообще не мельтешит. Попробуйте еще раз связаться с кем-нибудь из штаб-квартиры профсоюза.

- А Беггс словно того и хочет, чтобы работа встала. По-моему, он ведет себя глупо.

- Да. Я скажу Буллмену, чтобы охладил его пыл. А то еще всеобщая забастовка начнется.

- Сейчас не время ввязываться в серьезный конфликт. Только посмотрите, какой у вас дефицит платежного баланса.

- Я на него уже полгода смотрю. Ладно, действуйте.

Заместитель министра обещал сделать все, что в его силах. Но его унылый вид огорчил министра. Эти постоянные служащие народ хоть и дружелюбный, но сплошь фаталисты. Министр вздохнул и потянулся к телефону.

Тяжелее всех пришлось Тонману. Целый день он провел в страхе, ожидая вызова в правление, и лишь к вечеру вышел спокойно посидеть за стаканчиком. Однако портовики, его старые кореши, не дали Тонману даже войти ни в одну из трех знакомых забегаловок - все отворачивались, стоило ему появиться на пороге. В глубоком унынии он ушел и зашагал по прибрежным улочкам. Вдоль порта через равные интервалы стояли полицейские, заменившие бастующих ночных сторожей, - кряжистые мужчины, крайне недовольные тем, что приходится работать сверхурочно. Суда безжизненно замерли у причалов, поверх слабого света прожекторов вытянулись костлявые шеи кранов. Звезды попрятались, вечернее небо грозило разразиться дождем. Окна изредка попадавшихся баров выплескивали на тротуары лужицы света. Оживленные разговоры, доносившиеся до слуха Тонмана, затихали, оставаясь позади, и он чувствовал себя бездомным. Тонман знавал и лучшие дни. Раньше он неплохо орудовал кулаками. Мог сладить один с двумя полицейскими. Мог пойти во главе рабочих и отстаивать общие интересы - тогда для переговоров требовались лишь крепкие слова да недюжинная смелость, только и всего.

Теперь все изменилось. Бумажная волокита, телефонные звонки, процедурные вопросы и сферы полномочий - от всего этого у него пухла голова. А душа была добрая, преданная. И вот сейчас, неожиданно оказавшись изгоем, он ужасно страдал и время от времени даже останавливался, чтобы успокоиться. Но стоило ему остановиться, как река, и краны, и ветер, гонявший мусор, которого на портовых улочках всегда хватало, и каменные дома, и очертания нависавших из темноты огромных контейнеров - все это наполняло его такой безысходностью, что он тут же шел дальше.