Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или История одного самоубийства - [15]

— Живей давай, сморчок хренов! Минута прошла.

Зря он это сделал. Не пни он Леху, тот бы, не рыпнувшись и по-прежнему трясясь, оделся бы, уложившись в отведенное время с запасом, и пехом дунул бы из города, уже забыв и про паспорт, и про Севку, и про Нинку… Но этот презрительный пинок, которым Котел угостил Коровина, ни в хрош его не ставя, вдруг прожег Леху такой яростью, такой злостью, которая обо всех страхах заставляет забывать и действовать уже не по воле разума, а по воле сердца…

Леха, которого пинок отбросил еще на пару шагов дальше, к стулу, схватил стул, развернулся и изо всех сил швырнул его, целясь в башку Котла. Тот успел заслониться локтем, но увернуться не сумел и шатнулся назад, а в это время все еще хныкавшая на полу Нинка то ли случайно, то ли нарочно вытянула ногу. Котел зацепился за нее пяткой, потерял равновесие и грохнулся навзничь.

— А-а-а! — заверещала Нинка, ящерицей вывернувшись из-под ног Котла, крепко приложившегося затылком о комод и немного обалдевшего. А Леха, понимая, что ежели очухается Котел, то придут полные кранты, сорвал с себя халат, набросил его Котлу на морду и прыжком насел на детину. И изо всех сил, давя левой рукой туда, где под тряпкой ощущалось горло, кулаком, правой стал долбить Котла по роже. Словно хотел башку размолотить в черепки.

— Убью! Убью, падла! — рычал из-под халата разъяренный бугай, силясь освободить руки, которые Леха ему коленями к бокам придавил.

Котел левой рукой судорожно дернул за край скатерти, она съехала со стола, и вся неубранная посуда, ложки, вилки и прочее сыпанулись на пол на Леху и на самого Котла. От неожиданности Леха чуть ослабил хватку, и этого было достаточно, чтоб Котел выдернул обе лапищи и легко свалил Коровина набок.

— Ну все, сучара! — торжествующе прорычал он. — Хана тебе!

Лехина правая рука совершенно случайно вцепилась в гладкую рукоять кухонного ножа, свалившегося со стола вместе со всем прочим барахлом. Он не бил ножом, это точно! Просто в тот момент, когда разъяренный Котел опрокинул Леху на спину, а потом уже готов был раздавить ему горло или расплющить затылок об пол, крепкая нержавейка ножа снизу вверх въехала ему под ребра.

— Ой, ма-а! — вырвалось у него.

Котел откачнулся назад, Леха с перепугу отдернул руку с ножом, и тут хлынул такой поток кровищи, горячей, липкой, алой… Коровин поросят резал, курам головы тяпал, но чтоб столько из человека — еще не видел. Он рванулся, скользнул по полу под стол. Нинка, пока мужики дрались, уползла в угол и сжалась там в комочек. Леха, совершенно голый, весь снизу забрызганный кровью, выбрался из-под стола и вскочил на ноги, все еще держа в руках нож.

Сам его когда-то, еще на заводе, смастерил для Нинки — колбасу резать… А теперь что выходит?

Котел сидел на полу, спиной привалившись к дивану, и все пытался, силился зажать рану, но из нее хлестало, брызгало вовсю.

— Ты, штымп вонючий, — пробормотал он совсем тихо, подняв на Леху глаза, которые смотрели теперь почти по-человечески, но уже мутнея, — ты ж меня убил… Насмерть убил, понимаешь?

Он дернул правой рукой из-за пояса пистолет, но уже не мог его поднять и тут же выронил на пол. Леха ногой отпихнул пистолет подальше в угол.

— Братан! — совсем побледнев, пробормотал Котел умоляюще. — Спаси, все прощу! Чего ж мы так, по дури-то… Мне двадцать семь всего, у меня мамка с ума сойдет… Вытащи меня, братан!

Леха не представлял, что делать. Хрен его знает, подойдешь к такому, а он тебя и удавит напоследок.

Зато сорвалась с места Нинка. Точно, чем крепче бабу бьешь, тем больше она любит. Только что ей этот друг морду сапогами чистил, еще кровь на лице, а туда же, милосердничает.

— Юрочка! Юрочка, родненький! Не помирай, не помирай, пожалуйста! — заорала она, схватила какое-то полотенце, вату и марлю, начала неумело мотать все это на живот Котлу.

Леха тем временем, как был, добежал голышом до ванной, смыл душем кровь. Там же нашел свои грязные трусы и майку, надел, вернулся в комнату, где натянул на себя все остальное. Повязка на животе у Котла была уже наложена, но намокала быстро.

— Братан… — пробормотал еще раз Котел. — Тачку водить умеешь?

— Случалось… — ответил Леха.

— Свези меня на Полевую, в больницу. У нас там лекарь свой, поможет. Никуда не заявит… Свези, а? Жить хочу! Жить…

Идти он не мог, не притворялся. А веса в нем, пока еще живого, было под сотню кило. Может, чуть поменьше, если крови пол-литра вытекло. Надрываться из-за этой морды? И потом, привезешь его лекарю, а там дружки… Намотают на нож кишки!

Но Коровин отчего-то пожалел Котла. Наверное, оттого, что тот его не стал бить, когда увидел в глазах испуг, а только пнул под зад. Вот зачем он это сделал, дурак? Ведь разошлись бы по-мирному. Небось, и Нинку он досмерти не убил бы. И чего все хорошие мысли в голову приходят после того, как чего-то стряслось? Судьба ж индейка, а жизнь — копейка. Подвернись ножик Котлу, повез бы он Леху в больницу?

И все-таки ведь не гад же Коровин, верно? Лежит человек с распоротым брюхом, умоляет Леху отвезти его к доктору, который обслуживает членов банды, ничего не сообщая в милицию. Может, и впрямь надо так сделать. Может, тогда и с паспортом дело проще обойдется? По-человечески…