Пространство памяти - [6]

— ...стоит попробовать, — говорил он, оборотясь. — Вообще-то мне не нравится, когда начинают скандировать лозунги, но...

— А что еще остается делать толпе? — отвечал отец Бонни, грубоватый мужчина с седыми волосами и умным лицом, поджарый и загорелый, словно он ежедневно бегал трусцой. — Мы стояли сзади и не слышали ни слова из того, что говорили выступающие. Не сомневаюсь, их доводы были разумны, только я их не расслышал.

— В следующий раз надо достать микрофоны помощнее, — сказала его жена.

— Хинеранги их, верно, перепутала, — предположил полный мужчина с сумкой. — Воображаю, как журналисты все это раздуют! Завопят про взрывные устройства, а всего-то была одна шутиха!

— Но они все же могут быть опасны, — нахмурилась Рут Бенедикта. — Придумали бы что-нибудь другое... Ее наверняка задержат — опять ей придется являться в суд.

— А где этот молодец, которого надо подвезти домой? — спросил, озираясь, мужчина с сумкой. — О господи! — воскликнул он, увидев Джонни, и расхохотался.

— Возьми с собой ведро, не стесняйся, — сдержанно предложила Рут Бенедикта.

Девчонки и темноволосый юноша-маори занялись кофе, изредка с подозрением поглядывая на Джонни.

— Боюсь, Джонатан, завтра тебе будет весьма не по себе, — сказал отец Бонни. — Но это пройдет, не правда ли, Макс?

— Надеюсь, не в моей машине, — отвечал тот.

— Тебе совсем плохо! — воскликнула Рут Бенедикта.

Джонни осторожно кивнул.

— А зачем тебе Бонни? — спросил доктор Бенедикта, положив Джонни руку на плечо и легонько подталкивая его к двери.

— Это секрет... — начал Джонни, но тут же смолк. («Затем, — продолжал он с жаром про себя, — что однажды она соврала ради меня, а мне надо точно знать, почему она это сделала, ведь я иногда вспоминаю об этом по-разному и совсем не уверен, какое из воспоминаний верное, а она при этом присутствовала».)

— Это очень трудно объяснить, — сказал он вслух. И прибавил: — Она... все знает.

Сквозь мутное стекло памяти он видел Бонни и Дженин, склонившихся над кругом, выложенным из оборванных лепестков ромашки: они напряженно следили за тем, как Бонни подбрасывает в воздух карты с картинками. Карты падали снова в круг, и Бонни, не обращая внимания на открытые картинки, перевернула одну из тех, что легли рубашками вверх. «Башня!»- сказала она. «Опять!» - жалобно воскликнула Дженин. Джонни заглянул через плечо и увидел карту... Молния поражает башню, верхушка башни падает, и человеческая фигура с волосами, словно бледное пламя, летит вниз на скалы.

Отец Бонни похлопал его по плечу.

— Расскажи мне, — предложил он. — Я тоже все знаю. У нее это от меня.

Джонни не стал напоминать доктору Бенедикте, что обе его дочери — приемыши. Их никак нельзя было принять за родных сестер — супруги Бенедикта потому их и удочерили.

— Есть одна вещь, которую никто, кроме Бонни и меня, не знает. Я просто хотел... проверить, — сказал Джонни, на всякий случай незаметно скрестив пальцы, чтобы не сглазить.

— Не знаю, где сейчас живут Дарты, — говорила Рут Максу. — Мы не были друзьями. Просто Бонни очень любила Дженин, сестру этого юноши.

Видно, Макс не смог скрыть удивления, потому что она быстро прибавила:

— Должна сказать, что Дженин была очень умной девочкой.

— Надеюсь, они живут не на том конце города, — заколебался Макс. — Слишком уж поздно, чтобы разыгрывать доброго самаритянина.

— Довези его до стоянки такси на перекрестке, где ты сворачиваешь с шоссе, — посоветовала доктор Рут. — Он говорит, денег у него предостаточно. Спасибо за все, Макс.

— А-а, все мы были молоды и глупы, — сказал Макс. — Разве нет?

— Но не так глупы! — бросила доктор Рут.

— И не так молоды! — вздохнул ее муж.

Они вышли во двор и остановились возле старой, но очень красивой машины — Джонни с удивлением увидел, что это древняя «альфа-ромео». Он взглянул на достающего ключи Макса с уважением.

— Они с сестрой танцевали в этих жутких передачах, рекламирующих куриные ножки, — объясняла доктор Рут, словно Джонни тут вовсе и не было.

— Неужели? — удивился Макс. «Цып-цып-цып, сюда, цыплятки!» Эти?

— Не напоминайте, — содрогнулась доктор Рут.

— Я очень хорошо их помню, — произнес Макс, усаживаясь. В голосе его все еще звучало удивление. — О детях, выступающих на телевидении, почему-то никогда не думаешь как о реальных людях, которые вырастут, станут взрослыми...

— Взрослым стал я один, — сказал Джонни, садясь сзади на пассажирское место. — Ведро мне не понадобится. У чечеточников желудки крепкие.

— Они, поди, в этом нуждаются, — заметила доктор Рут с намеком, помогая ему забраться в машину. Тон у нее был весьма неприятный.

— Чечетку я бросил, — сообщил ей в окно Джонни. — Больше не танцую. И никогда не буду! И что, теперь я стал лучше?

Джонни не видел ее лица, но, когда она заговорила, голос ее звучал по-другому.

— Джонатан, я совсем не хотела сказать... — начала она мягко.

— Я знаю, что вы хотели сказать, — прервал ее Джонни. — Хоть я и пьян, а знаю. И всегда знал. О'кей?

Он улыбнулся ей самой ослепительной из своих телевизионных улыбок и захлопнул дверцу.

Макс попытался застегнуть на нем ремень.

— Я сам могу, — сказал Джонни.

— Тогда поехали! — воскликнул Макс, дал задний ход, а потом плавно выехал на аллею. — Бедная Рут... Бонни сейчас ни с кем не общается, и это ее беспокоит. К тому же все эти события сегодня. Рут — замечательная женщина, но вечно она беспокоится.