Простой, как снег - [77]

— Это парень той суки, которая чуть меня не убила.

Я хотел развернуться, броситься назад и кричать на него, я хотел выбить ему зубы, но ничего не сделал. Внезапно я почувствовал себя изможденным. Я едва мог идти вниз. У меня по телу курсировал адреналин, причем так, что меня почти трясло, но энергии не осталось. Я спустился по лестнице и вышел в коридор, который вел к буфетам. Я ждал там, зная, что Анна никогда не пойдет этим путем к тому месту, где я ее видел. Но, тем не менее, я ждал.

Наконец я вернулся на свое место.

— Куда ты ходил? — спросил отец.

— Просто прогулялся.

— Я видел тебя вон там, — он показал через стадион.

— Я видел там Брюса Друитта.

— И тебе потребовалось туда нестись, чтобы с ним встретиться?

Я ничего не ответил.

— Что он тебе сказал?

— Ничего.

— Что он там делает?

— Я не знаю.

— Какое совпадение.

Начался дождь. Это был холодный моросящий дождь, но никто не сдвинулся с места, только открылось несколько зонтиков. Было хорошо. Затем дождь усилился. Люди начали перебираться с нижних рядов на верхние, прикрытые навесами, или просто уходили со стадиона. Мы сидели под дождем.

— Хочешь уйти? — спросил отец.

— Осталось только две подачи, — заметил я.

Игра шла напряженно, с переменным успехом, было непонятно, кто выиграет. Отец следил за счетом. Он бы расстроился, если бы пришлось уйти, не узнав, чем закончился матч. Правда, казалось, что его больше интересует фиксирование хода игры на бумаге, чем расслабление и наблюдение за игрой. Он должным образом заполнял все клеточки цифрами, которые для меня ничего не значили. Он следил за всем — количеством подач каждого питчера, временем игры, температурой, фамилиями судей. Вся игра была аккуратно, во всех деталях зафиксирована карандашом у него в программке.

Я сидел остаток матча, думая о Клер и Карле, а заодно — о Брюсе и Анне. Я продолжал смотреть на то место, где видел Анну. Оно пустовало. Мне она привиделась. Я знал, что она мне привиделась, но мысль о том, что она сидела там и ушла, заметив, что я направляюсь к ней, возвращалась снова и снова. Я принялся фантазировать, что она все еще жива, что мучает меня, преследует меня и специально играет со мной и разыгрывает меня. Каждый раз, когда эта мысль возникала у меня в сознании, я пытался ее оттолкнуть и подумать о том, что сказал Брюс. Вопросы накапливались и словно играли в пинг-понг у меня в голове, перепрыгивали с места на места, сталкивались друг с другом, причем так быстро и так сильно, что расплывались, искажались и искривлялись. Я крепко сжимал бинокль и смотрел через поле. Я уверен — отец видел, что я не смотрю игру, поскольку спрашивал меня, что происходит при разыгрывании каждой подачи:

— Это был третий удар или он только замахнулся?

— Этот мяч засчитали? Смотри на табло. Там будет официальное решение.

— Что это было? Давай, помоги мне разобраться.

Я переводил бинокль с одного места на другое — с питчера на табло, а затем на верхний ряд, где продолжал сидеть Брюс, пока у меня не закружилась голова. Мне пришлось опустить бинокль и сделать несколько глубоких вдохов.

У меня очень сильно болела голова, и я даже подумал, что она расколется пополам. Я хотел, чтобы она раскололась, и из нее вылетели все мысли, которые там закипали. Внутри уже явно собрался пар. Может, если он выйдет, я смогу успокоиться. Затем я снова посмотрел вниз. Было трудно удержаться от прыжка. Мне просто хотелось какого-то облегчения. Я думал, что расплачусь. Я чувствовал, как слезы собираются у меня за глазами. Мне пришлось их закрыть и откинуться на спинку сиденья. Толпа снова орала. Это был последний бросок. Игра закончилась.

— С тобой все в порядке? — спросил отец. Я открыл глаза.

— У меня внезапно закружилась голова.

— Может, ты слишком быстро пробежался. Просто посиди секундочку и расслабься.

Он снова сел и продолжал что-то писать в программке. Холодный ветер казался мне приятным. Я сидел и подставлял ему лицо, пока мне не стало лучше. Мы встали и присоединились к толпе, которая пыталась спускаться вниз по забитым людьми пандусам и выйти со стадиона. До машины мы добирались почти час, а затем еще почти час стояли в пробке. Казалось, это совершенно не беспокоило моего отца. На самом деле, я думаю, что он получал удовольствие.

— Нам нужно почаще выбираться на матчи, — сказал он, — когда станет теплее.

— Давай в следующий раз поедем на поезде, — предложил я.

— Зачем? И так неплохо.

Когда мы проехали поворот на Эллрой, который находился примерно в полутора часах езды от дома, дождь внезапно перешел в снег. Крупные мокрые хлопья летели на нас из черноты ночи. Это были умирающие звезды или крошечные белые кулаки, которые били по нам и врезались в нас. Отцу пришлось снизить скорость до двадцати миль в час, потому что видимость стала отвратительной.

— В апреле самые отвратительные снегопады, — пробормотал он.

Мы добрались домой только к десяти. Земля была покрыта снегом. Наверное, он лежал слоем в один фут. Мне пришлось выйти и лопатой расчищать дорожку для машины. Я работал как можно быстрее, а затем позвонил в больницу. Клер на самом деле лежала там. Я подумывал, не обратиться ли и мне к врачам. Может, мне дадут какие-то таблетки или что-то, что позволит мне не сходить с ума от крутящихся в голове мыслей. Может, они просверлят дырки у меня в голове, и пар выйдет со свистом.